Смотря что собираешься предложить)

Яойную ролевую игру?)

Ахаха, что курил режиссер Тьерри Зено?)) Меня пробивает на ржач)

Я кстати, потоооом включу в ролку еще и Ричарда, чтобы Кару и Кэлен не убирать, ладно? (Это к Бальту и Таме).

даваай, Тама.) Я попкорн принесу.)

Дооо, первая гет-пара, где женщина доминирует (из тех, что я могу вспомнить))

http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/563403/
Еще этот фильм планируем посмотреть)
+ Молоко скорби (там у девки в пи*е клубень картофеля растет и сохраняет её невинность); Я плюю на ваши могилы (девушку 5 мужиков изнасиловали, она отомстила им тем же способом, что они её насиловали)
ахаха голливуд отдыхает

Как вам моя аватара? Предупреждаю это Винсет Вальтьери) и он кусачий)

Отредактировано Эвелин Гоу (2012-03-24 21:18:11)

Он вампир? Обозленный на весь мир вампир? Теперь Иви так будет выглядеть?)

ты то откуда знаешь? Оо

Привет всем, скучала по вам)

Если в алфавитном, то начинай с Амнелл) Пост будет, но не в ближайшие два дня, ибо уезжаю я в БезнэтляндиюТт

Хм, посмотрим, так-с ребята, нужна помощь, новые игроки в игру "Конец или начало", а то игра совсем завяла:(

А я-то как тебе их призову? С там-тамом и перьями наперевес?
И, что? Ты же россиянин! Я вот как была Настей так и осталась, можешь быть американцем или французом, хоть кем, но действие в России!

Оу, я заметил... , хм, кто нибудь мне смените ник на Тибальта Капулетти:)

Ого, смотрите кто пришёл:), приветик Кай, давно не видела тебя здесь:)

Я, кстати, не забыл о твоем "сюрпризе")

Привет, Кайто. Очень рад тебя здесь видеть.

Название: Кровь ясеня, волк битвы.

Автор: Mister_Key - Да простит она меня за нарушение авторских прав!
Рейтинг: NC-17.
Пейринг: Тор/Локи, Локи/Тор, много других.
Дисклеймер: множество извращений, вольное обращение со скандинавской мифологией и фильмом Тор, насилие и авторская трактовка мифов в комплекте.

Часть первая

Кровь ясеня

- А хоть бы и так, - сказал Локи и дёрнул плечом. – Ума не приложу, отчего это я до сих пор так вожусь с асами, добывая им… Тор, не спи.
- Угу, - ответил Тор, не открывая глаз.
Локи ткнул его под рёбра и заставил пробудиться.
- Поразительно всё же, - сладко улыбаясь, сказал он, - как тяжёл твой труд. Жрать и спать, храпя, как великан - о, это отдых, достойный истинного мужа!
- Неправда, - возмутился чуждый осторожности Тор, - я защищаю Мидгард. И есть ещё пиры и поединки.
- Конечно, - согласился Локи, перевернулся на живот и заболтал в воздухе ногами. – На пирах можно замечательно подраться. Ты не представляешь, брат мой, какое это удовольствие, появляться там, куда тебя не приглашали. Всё равно что протереть зеркало и посмотреть, наконец, кто это там пялится на тебя с другой стороны.
- Иногда, - сказал Тор, в задумчивости почесав подбородок, - я вовсе тебя не понимаю, Лофт.
Локи фыркнул.
- Иногда ты меня понимаешь, - отозвался он. Тор знал, что продолжать сейчас небезопасно, можно наслушаться такого, что рука сама потянется к молоту. Добытому, между прочим, Локи!
Он вздохнул. Молотом с Локи ничего поделать было невозможно, а победить его на его же поле он, Тор Одинсон, пока не умел, и что-то подсказывало ему, что это «пока» продлится до самого Рагнарёка.
- Хотел спросить, - сказал он и замолчал, пытаясь сложить непослушные слова во что-то приличное. Локи ждал, приподняв брови, и на лице его вместе с отсветами пламени плясало веселье.
- Хочу спросить, - повторил Тор, плюнув на приличия. – Как ты родил?
Локи приоткрыл от удивления рот и расхохотался, застучал кулаком по шкуре, на которой они лежали. Тор ждал. С Локи можно было справиться, только проявляя завидное упорство и не обращая внимания на подколки, насколько это было вообще возможно – не обращать внимания на такие подколки. Локи порой не нужно было даже рта раскрывать, хватало взгляда.
Сейчас в этом взгляде читалось привычное «какой же ты дурак, брат», и «надо же, сколько внимания», и что-то ещё, в чём Тор не разбирал ни руны.
- Обычно, - Локи сел, не стесняясь наготы. Тор видел его голым десятки, сотни раз, но всё никак не мог привыкнуть. – Как рожают женщины. Ты знаешь, как рожают женщины, братишка? Мама с тобой, конечно, не говорила, но у Сиф-то мог бы и спросить, она бы охотно показала.
- Ты не женщина, - заметил Тор, заработав ещё один смешок и вполголоса произнесённое «надо же!» - Но и не мужчина. Не обычный мужчина, как я или отец, или…
Вопреки ожиданиям, Локи не рассердился, а поднялся, потягиваясь, и стал похож на стремительно выросший побег. Длинный, худой побег с ветками-руками, ветками-ногами и ядовитым плодом вместо головы.
- Верно подмечено, - сказал он, - я, если верить всеобщему мнению, муж женовидный.
Тор снова оглядел его – придирчиво пытаясь обнаружить доселе ненайденные детали. Будто осматривал клинок, отыскивая тонкую трещинку. Не найдя ничего странного, Тор пожал плечами.
- Но у тебя мужское тело, - сказал он. – Не мог же ты родить Слейпнира через зад.
- Это было бы непочтительной дерзостью, - высокомерно заявил Локи. – Брат мой, ты бог, как и я. Не говори мне, что ни разу не пробовал… - он умолк, разглядывая Тора. – А ведь не пробовал, - сказал он поражённо. – Надо же. Смертные, и те любопытнее тебя. Не удивлюсь, если они в итоге захватят Асгард – просто потому, что им станет интересно, что же здесь такое.
Тор заморгал, потянул к себе полупустой кувшин мёда и сделал пару глотков, чтобы прочистить мозги. Воспринимать Локи на трезвую голову было тяжело.
- Не заговаривай мне зубы, - попросил он. – Чего я не пробовал?
Локи сел, отобрал кувшин и приложился к нему.
- Превращаться в женщину, конечно.
Тор потянул кувшин к себе. Сказанное требовало осмысления.
- Ты это умеешь? – он снова оглядел Локи. Губы у того блестели от мёда, дуги рёбер мерно поднимались и опускались, под животом всё было как у мужчины. – Ты это умеешь и ни разу мне не показал?!
- Ты не просил, - Локи пожал плечами. – И нет, это не ётунская кровь, это умеет всякий бог. Теоретически, - он задумался, шевеля губами. – Да. Теоретически – всякий.
- Сиф сказала мне, - после паузы заметил Тор, - что ты спишь со всем, что шевелится. Так говорили за столом, и…
- Избавь меня от подробностей, - попросил Локи, - я скучаю. Сплю я преимущественно с тобой, рожаю от кого вздумаю, и то это было давно – когда я был слишком увлечён этой идеей. Твоя смертная сказала бы – проектом. Заметь, детишки получились вполне симпатичные.
Тор вспомнил Слейпнира, а вслед за тем – Фенрира и Ёрмунганда.
- Но всё-таки, - настойчиво сказал он. – Покажи мне, какая ты женщина.
Локи замотал головой и снова потянулся к кувшину.
- Надо полагать, тогда мне придётся рожать ещё и от тебя. Да что там, и полагать нечего – ты мне и так не даёшь покоя, а уж если, - он изобразил в воздухе перед собой некие округлости, - словом, нет. Будет сложно объяснить матери и Всеотцу.
Тор отвернулся, запил разочарование щедрым глотком мёда. Посмотреть на Локи, внезапно обзаведшегося грудью, как у Сиф, было бы исключительно интересно. И не только посмотреть, и…
- Вот-вот, - кивнул Локи, по-змеиному подобрался к огорчённому Тору и положил ладони ему на лопатки. – Не хочу, видишь ли, становиться очередным звеном длинной цепи твоих почитательниц.
Тору это польстило и самую малость подсластило отказ. Он повёл лопатками, подставляясь, и Локи немедленно принялся гладить его по спине – вверх-вниз, иногда чувствительно нажимая ногтями.
- Ещё, - потребовал Тор, когда эта ласка окончилась. Локи еле слышно рассмеялся за его спиной, ткнулся острым подбородком в плечо.
- Мне тут пришла в голову мысль, - сказал он, и Тор едва не застонал. Когда голос брата звучал так, всему Асгарду следовало поберечься. А он, Тор, должен был готовиться к схватке, потому что идеи Локи обкатывал преимущественно на нём. – К вопросу о пирах.
Тор затряс головой, повернулся и уставился на Локи.
- Ты хочешь устроить пир? – удивился он. – К тебе никто не захочет пойти.
- Ну что ты, - рассмеялся Локи, - у меня будет полна зала гостей, ждущих шанса хорошенько наподдать мне под зад. Нет, я о другом. Если ты всё-таки не совсем спал, когда я говорил о зеркалах…
- Нет, - быстро сказал Тор. Зеркалам он не доверял: слишком уж они напоминали лёд Нифльхейма.
- Да подожди ты! – воскликнул Локи. – Что за манера отталкивать мёд, не сделав и глотка!
Тор, вспомнив о волшебном напитке, похлопал по шкуре вокруг себя, натолкнулся на кувшин и выпил всё до дна.
- Давай свою идею, - сказал он, икнул и насупился. – Я готов.
- Я даже не буду упоминать, - невинно сказал Локи, - что могу сделать женщиной тебя, братец. Уверен, ты будешь очень против. Меня совсем необязательно душить, кстати.
Тор медленно разжал стиснутые пальцы.
- Хорошо, что ты давно знаешь меня, а я – тебя, - сказал он, всё ещё слыша в собственном голосе отголоски грома. – Иначе я мог бы убить тебя… случайно.
- Не мог бы, - весело сказал Локи, - этого не было в прорицании вёльвы. Кроме того, ты весьма быстро заскучал бы без меня.
- Говори, что за идея, - быстро сказал Тор, не желавший разговора на столь щекотливую тему.
- Да всё просто, - последовал ответ. – Хочешь узнать, каково это, быть женщиной – дай мне.
Тор моргнул и снова взял Локи за глотку. В следующую же секунду в его руке оказалась змея. Он разжал пальцы, и Локи вновь возник в своём обычном виде.
- Это единственный вариант, - сказал он, - если, конечно, не брать тех возможностей, что могли бы действительно оскорбить тебя, о великий и могучий Тор, чья мудрость сравнима только с осторожностью.
- Нет, - ответил Тор, вовсе не чувствуя себя ни великим, ни могучим. – Ни за что.
- Как скажешь, - Локи пожал плечами. – Ты переменчив в желаниях, как женщина, но мне, пожалуй, нравится. Я сложу об этом вису, когда в следующий раз пойду на пир.
Тор изловил его за запястье и потянул под себя. Локи не сопротивлялся, не пробовал превращаться ни в змею, ни в птицу, ни в кого другого, и Тор был благодарен ему за это, оттого что любил слышать, как Локи часто дышит и вскрикивает, принимая его в горячее нутро.
В ту ночь больше не было сказано ни слова ни о женщинах, ни о лошадях, и ночь эта была такова, что наутро Тору был тяжёл Мьёлльнир.
Он уходил, оставив Локи безмятежно спящим, и всё никак не мог перестать думать.

***

- Мама, - сказал Тор, - это правда, что каждый бог может принять любой облик?
Фригг осторожно положила вышивание на колени и воззрилась на сына. Тот ходил по покоям от стены к стене и имел вид задумчивый и отрешённый.
- Я могу не спрашивать о том, кто заронил в тебя эту мысль, - предположила она. Тор кивнул.
- Так что – это так? – он уселся, как в детстве, прямо на камень пола, уложил золотую голову на колени матери.
- Это непристойно, - вздохнула Фригг. – У благородных асов не принято менять внешний облик, будто одежду. Конечно, каждый может переменить тело, если этого требуют обстоятельства, но это должны быть веские обстоятельства, сын.
Ёрмунгард, - подумал Тор. – И Фенрир. Да уж, обстоятельства веские.
- Но как? – настаивал он. – Как это делают?
Фригг поджала губы.
- Есть заклинание, - неодобрительно ответила она. – Если кто-либо из асов действительно нуждается в том, чтобы сменить тело, он всегда может обратиться к Всеотцу.
Тор запустил пальцы в светлые вихры и подёргал за них, будто пытался вырвать с корнем.
- Так что же, Локи... – начал он. Мать кашлянула.
- Отцу нужен был конь, - сказала она с явной неохотой. – Локи же при всех его достоинствах никогда не отличался излишней щепетильностью.
- Понятно, - сказал Тор и встал. – А великанша?
- Думаю, этого хватит, - сказала Фригг, вновь поднимая вышивание. Тор с минуту сверлил взглядом расшитую золотом вещицу размером со свою ладонь.
- Что это? – спросил он, подумав, что интерес к женскому занятию не будет выглядеть непристойно, и что матери он может быть приятен.
Фригг улыбнулась.
- Рубашка для твоего будущего первенца, сын мой.
- О, - сказал Тор.
- Вот именно, - мать расправила ткань, вонзила иглу в тонкий лён и потянула золотую нить-оберег дальше. – Надеюсь, вы с Сиф не станете тянуть дольше.
Тор сбежал от неё, как только это сделалось возможным, и пошёл прямиком к Локи. Видеть Сиф, при всей любви к ней, ему не хотелось.
- А чего ты ожидал? – хмыкнул Локи, выслушав спутанные объяснения. – Ну разумеется, ты с рождения должен быть готов сделаться отцом множества маленьких Торов.
Он закрыл книгу, которую до того держал в руках, поднялся и взял сидевшего в печали Тора за плечо.
- Нет ничего страшного, - сказал он, наклоняясь и глядя прямо в лицо брату. – Тебе придётся всего лишь быть хорошим отцом. Это несложно. Просто позволяй паршивцам делать, что им нравится, рычи на них иногда и будь готов перегрызть глотку любому, кто на них покусится, вот и всё. Ты это уже умеешь, и умеешь неплохо. Вовсе нет причин так бояться.
Тору подумалось о том, как хорошо было бы иметь язык, подвешенный к нёбу так же ловко, как у самого Локи. Тогда он смог бы объяснить, отчего так тяжело на душе при одной мысли о детях. Он, наверное, сумел бы рассказать о том, как переменилась Сиф, из девы-воительницы ставшая второй Фригг, он постарался бы донести до чужого слуха, как боится того, что его будущий сын окажется таким же, как он сам – и это будет тяжело, - или окажется другим, и это будет ещё тяжелее…
- Найдётся выпить? – спросил он, и Локи кивнул, не требуя дальнейших объяснений.
Они набрались так, что даже у Тора кружилась голова и подгибались колени; Локи же лежал на спине у самого очага и жаловался на жару. Тогда Тор решил оттащить его подальше, но Локи вдруг обзавёлся тремя парами ног, и ухватить его за щиколотки всё никак не удавалось.
Зато Тор вспомнил Слейпнира и заявил, что намерен объездить его немедленно. Локи едва удержал его при себе, бормоча при этом, что Асгард должен ему больше прежнего хотя бы за то, что он, мудрый и великодушный Локи, не позволил Рагнарёку случиться раньше положенного…
Потом Тор уснул. А потом проснулся. Локи по-прежнему лежал у очага, но не спал, а глядел в пламя, будто намеревался прорицать, и в тёмных глазах плясали огненные змейки.
Ощупью Тор потянулся к нему, ухватил за край одеяния и потащил к себе.
- Если бы ты был женщиной, - сказал он, слабо соображая, что именно говорит, - ты родил бы мне?
- Ты пьяный идиот, - ответил Локи, наклонился и поцеловал Тора в губы, и это был хороший поцелуй – пьяный, как мёд, и такой же жгучий. – Под твоим шлемом вообще помещается больше одной мысли за раз?
Тор поймал его за затылок и потянул к себе.
- Хочу попробовать, - сказал он, - не смейся хоть на этот раз, брат.
Локи и не думал смеяться; он уперся ладонью в шкуру и, приподнявшись, рассматривал Тора.
- Пьяным ты умнее трезвого, - с сожалением сказал он, - но тебе, конечно, придётся как следует меня попросить. И оставить молот за дверью, и вдобавок дать мне клятву.
- Клятву? – сонно переспросил Тор. Мёд ударил ему в голову. Или это Локи, лежавший поверх его груди, надышал на него своим неизбывным ядом, и оттого в голове всё мутилось и плыло.
- Клятву, - повторил Локи. – Пока я сплю с жеребцами и великанами, это одно. Пока я соблазняю высокородных дур – это ещё тоже куда ни шло. Если я сделаю тебя своей женой хоть на ночь и кто-нибудь узнает...
- А, - сказал Тор, совершенно засыпая. – Не бойся. Я попрошу Хеймдалля отвернуться. Скажу… придумаю что-нибудь.
- Вряд ли это потребуется, - подумав, заметил Локи. – Во-первых, наутро ты и не вспомнишь о том, чего хочешь. Во-вторых, если ты примешься придумывать, что бы такое сказать Хеймдаллю, пройдёт ещё тысяча лет, а ты всё так же будешь ходить со скорбной миной, а потом…
Что потом – Тор не слушал. Он спал, и во сне его попеременно дёргали за волосы его собственные сыновья и сыновья Локи. Потом кто-то из мелких попытался утащить Мьёлльнир, Тор взревел и проснулся.
Локи не было, и никто не говорил ему, что орать спросонок суть прекрасный способ проверить спутника на прочность пузыря. Никто также не гнал его умываться, не отворачивался от утреннего поцелуя, шипя и ругаясь, никто не требовал отправиться по своим делам – хоть на защиту Мидгарда, хоть к ётуну на рога, - и дать, наконец, выспаться несчастному брату, всю ночь слушавшему храп.
Словом, утро выдалось нерадостным.
Не лучше оказался и день, потому что Локи, по своему обыкновению, как в Нифльхейм провалился. Тор слонялся по Асгарду, ради развлечения подрался с десятком славных воинов разом, забрёл даже к Сиф – и всё же чувствовал себя так, будто под доспех ему заползла юркая холодная змейка, которую нельзя было ни прогнать, ни хотя бы уговорить свернуться на одном месте. Она ползала от сердца к животу, а порой оказывалась на спине, и к вечеру Тор, совершенно измаявшись, решил напиться.
Он заперся у себя, ножом подковырнул восковую печать на кувшине, поднёс горлышко к губам и замер.
- Поставь, - посоветовал Локи. Створка окна, сквозь которое он влетел, на ходу перекидываясь из чайки в привычный облик, всё ещё качалась, а он уже отнял у Тора кувшин и задвинул его подальше. – Эй, Тор?
- Не влетай так больше, - попросил Тор. – Государь-заика, что может быть хуже?
- Давно пора привыкнуть, - отрезал Локи, захлопнул окно и протянул Тору ладонь. – Плюнь сюда.
Тор недоверчиво взглянул на брата, получил в ответ нетерпеливый кивок и с немалым удовольствием выполнил просьбу.
- Хорошо, - заметил Локи, - снимай доспехи.
Это уже понравилось Тору куда меньше, но спорить он не стал. Локи блестящими, как тёрен, глазами следил за ним, руки его делали странные движения в воздухе, будто бы месили что-то.
- Очень хорошо, - кивнул он, разжал ладони и тряхнул ими, будто сплёскивая воду.
Через секунду перед Тором стоял он сам – голый, как при рождении, с хмурым лицом и сведёнными бровями.
- Почти, - задумчиво сказал Локи, повёл пальцами в воздухе, и лицо второго Тора приняло совершенно зверское выражение.
Очевидно, это вполне удовлетворило Локи, потому что он прищёлкнул пальцами и сказал:
- Одевай его, брат.
Тор молча поднял с пола доспехи, стал прилаживать их на положенные места. К его изумлению, на двойнике они держались. Локи без колебаний указал на Мьёлльнир и заявил:
- Отдай ему.
Тор свёл брови. Локи переводил восхищённый взгляд с двойника на оригинал и обратно.
- Вылитый, - сказал он, - ай да я. Тор, я понимаю, что я гений, каких нет, но ты, право же, слишком уж старательно убеждаешь меня в этом своими гримасами. Сделай лицо попроще и дай парню молот.
Тор послушался, хотя на сердце его и скребла целая стая кошек, сбежавших из упряжки Фрейи. Получив Мьёлльнир, двойник расправил плечи, громыхнул доспехами и отбыл, едва не снеся дверь с петель.
Локи утёр пот со лба, прошёл к разбросанным шкурам и на ходу принялся скидывать одежду.
- Устал, как последний смертный, - сказал он. – И намереваюсь сначала вымыться. Ты со мной?
- Куда он поскакал? – спросил Тор, глядя наружу. Золотая искра мчалась там по радужному мосту, мимо Хе ймдалля и дальше, в сторону Мидгарда.
- А ты как думаешь? – Локи дёрнул ворот одеяния, стянул его через голову и швырнул в угол. – Заметать следы.
- Нет, - сказал Тор. Память о прошлой ночи вернулась к нему, кровь ринулась в голову, и в ушах тонко зазвенела натянутая до предела ярость. – Ты не посмеешь.
Локи, развязывавший пояс, обернулся к нему и приподнял бровь.
- Действительно, - сказал он, - мне знакомы эти слова. Кажется, что-то похожее я слышал давным-давно, когда мир был моложе и глупей.
- Ты сам хотел, - сказал Тор, чувствуя, как горят щёки, - ты…
- Ты тоже хочешь, сейчас, - отрезал Локи, подошёл к нему и положил узкую холодную ладонь на плечо. Тор дёрнул рукой, сбрасывая это прикосновение, но Локи был упрям. – Не говори, что тебя так это пугает.
- Не пугает, - Тор набрал в грудь воздуху. – Просто…
- Помнится, - очень нежно сказал Локи, - однажды, давным-давно, когда ты, брат мой, вообразил себя бурдюком для мёда…
- Мне было пятнадцать! – воскликнул Тор. Локи прихватил его за руку, повёл за собой.
- …и влил в себя пару бочек, - продолжал он, не слушая протестов, - и решил поскорее лишиться девственности, постыдной для могучего мужа и будущего короля…
- Чего ты добиваешься? – спросил Тор. – Мне уже не стыдно, ведь я уже извинялся за это.
Локи внезапно остановился и упёрся в брата тёмным взглядом.
- Не за то ты извинялся, - сказал он почти с жалостью. – Ты, помнится, каялся в том, что спутал меня со служанкой, а мою одежду – с юбками, которые так удобно задирать на спину.
Тор молча смотрел в блестящие весёлой злостью глаза и не знал, что ответить.
- Но знаешь, - доверительно сообщил Локи, - для девственника ты был совсем неплох. И мне понравилось держаться за ту колонну и давать тебе, хоть ты потом и попробовал удрать, сделав вид, что ничего не помнишь. Вот за это тебе, возможно, стоило бы извиниться. Впрочем, я не настаиваю.
Он снова подтолкнул Тора, распахнул дверь, за которой открывался провал в полу, сплошь выложенный блестящим камнем, и стоял свежий и крепкий берёзовый пар.
- Если ты хочешь непременно отомстить мне, - собрав всю волю, сказал Тор, - ты можешь сделать это иначе.
Локи ногой попробовал воду и удовлетворённо хмыкнул.
- Хорошая идея, - сказал он, и в следующую секунду Тор оказался в горячей воде. Эхо его вопля заметалось между каменных стен, столб взметнувшейся воды с шумом опал, волна качнула плывущую в воде лохань с мочалками.
- Это была месть, - сказал Локи и соскользнул в воду как был, в штанах. – Всё, ты удовлетворён?
Мокрое полотно облегало его ноги и зад. Тор сглотнул.
- Почти, - сказал он. Локи кивнул, подошёл к нему, стремительно двигаясь сквозь прозрачную воду, положил ладони на укрытые мышцами бока.
- Хорошо, - заметил он, погладил Тора по бокам, сжал, как умелый конник сжимает бока упрямого жеребца. Тор чувствовал, как тело невольно дрожит в ответ на это прикосновение. Локи опустил ладони на вымокшие штаны, принялся возиться с завязками.
- Не бойся так, - миролюбиво предложил он. – Я же не делаю ничего плохого.
Прямо перед глазами Тора колыхались влажные пряди чёрных волос, быстрые пальцы стянули с него штаны. Для этого Локи пришлось встать на колени в воде, и этого зрелища Тор не перенёс.
- О, - Локи поднял на него шальной весёлый взгляд, коснулся губами бедра, заросшего золотистыми волосками. – Вот так я представляю воодушевление. Но давай сначала отмоемся - у меня тонкий нюх, а ты вечно потеешь под своими доспехами.
Тор, полагавший запах пота неизбежным признаком достойного мужа, делящего досуг между состязаниями и боями, хотел было упрекнуть брата в изнеженности, но сложно упрекать того, кто стоит перед тобой на коленях, выглаживая бёдра.
- Ладно, - сказал он, садясь в воду. – Если потрёшь мне спину, я не стану держать на тебя зла.
Локи кивнул, переместился за спину Тору и царапнул ногтями круглящийся загривок.
- Ты сегодня поразительно покладист, - заметил он, принимаясь мылить Тору спину. – Думаю, это от изумления.
- От изумления? – повторил Тор, расслабляясь от ровных движений. Локи принялся тереть его спину вдоль хребта, и Тор едва удержал стон.
- Понимаешь ли, - задумчиво сказал Локи, - когда приходишь и берёшь то, что не принадлежит тебе по праву, главное – делать это нагло и весело. Тогда все так удивляются, что не вспоминают об оружии.
Тор запрокинул голову и закрыл глаза.
- Я тебе не дам, - сказал он, как мог твёрдо. – Я воин и мужчина. Мне не к лицу.
- Я сам возьму, - послышалось в ответ. – Перехитрив и обманув тебя. Поклянись, что не станешь удирать из покоев, путаясь в спущенных штанах, а примешь меня достойно.
В животе у Тора будто свернулась давешняя змейка, теперь изрядно подросшая и ставшая ещё холодней.
- Отец… - начал он.
- Не узнает, если у тебя хватит ума не слагать об этом знаменательном событии горестные висы, - фыркнул Локи и снял руки с его спины. – Я устал тебя уговаривать. Если передумал – уходи.
- Эй, это же мои покои! – возмутился Тор, и Локи рассмеялся, прижавшись к его спине.
- Тогда у тебя нет выбора, - он снова погладил Тора по спине, нашёл какое-то особенно чувствительное место, от которого по телу немедленно побежала сладкая щекотка.
- Ётунова бабка… - выругался Тор, не делая, впрочем, попыток сопротивляться. Он всё ещё надеялся, что Локи шутит. С ним никогда нельзя было знать наверняка, каждое слово могло быть и всерьёз, и нет.
Локи всё гладил его по спине, разбуженное тело вздрагивало и отзывалось на прикосновения, горячая вода плескалась вокруг, и Тор чувствовал, как его решимость колеблется, будто подмытый ручьями камень.
Он повернулся, взял Локи за плечи и потащил к себе на колени. Тот позволил, уселся, сжимая колени и держась на Торе упруго и цепко.
- Брат мой, - церемонно сказал он, гладя Тора по голове и царапая кожу под волосами, - ты умеешь соблазнять. На сей раз я не шучу, - добавил он, заглянув Тору в глаза.
Тор раскрыл было рот ради ответа, но Локи подался вперёд и поцеловал его.
«Змеиное жало», - думал Тор. По губам его быстро скользил язык Локи, вовсе не раздвоённый на конце, как можно было бы ожидать, и на этот раз Локи целовал его, как девушку: мягко, настойчиво и неотступно. Таких поцелуев Тору не доводилось пробовать: раньше он сам нападал, брал узкие губы силой, заставлял смягчаться и завоёвывал.
Теперь завоёвывали его. И не прямой атакой, достойной аса королевской крови, а так, как вода завоёвывает для себя любое пустое место: втекая, размывая, проникая и оглаживая. От этого незнакомого удовольствия Тор почти забылся, и тут Локи посмел отстраниться.
- Видишь? – спросил он. Лицо у него раскраснелось, как от бега, глаза сверкали.
- Что? – сипло уточнил Тор и потянулся вперёд за ещё одним таким поцелуем. Локи коротко клюнул его в губы и выскользнул из объятий.
- Если только ты не хочешь, чтобы мы оба превратились в рыб, - сказал он, взял негодующего Тора за плечо и потянул вверх, - идём на сушу.
Как ни тяжело было выбираться из горячего плена, а всё-таки Тор сумел заставить себя выйти. Холод тут же обнял его, и в шкуры Тор лёг исключительно чтобы согреться.
И не оттолкнул Локи, лёгшего рядом, тоже ради тепла. Локи, хоть и ётунское порождение, был горяч, как вынутый из печи. Откуда-то он вытащил склянку с маслом, посмотрел на Тора сурово и велел ложиться на спину.
Это Тора почти испугало, он подозрительно уставился на брата.
- Если тебе будет спокойней на животе, - рассмеялся тот, - давай.
Тор подумал и решил, что рядом с Локи не может быть безопасно ни на каком боку.
- На спине, - сказал он, - это… как женщина.
- А, ты вспомнил, зачем мы здесь? – с весёлым ядом заметил Локи, потряс склянкой. Масло в ней колыхалось и пошло редкими пузырьками. – Нет, братец, пока что это только чтобы размять тебя и согреть.
- Тогда ладно, - сдался Тор, захваченный невольной признательностью. Он лёг на спину, всё ещё чувствуя холод, и Локи тут же плеснул ему на грудь щедрую порцию масла.
- Оно греет, - сказал он, принимаясь растирать Тору грудь и руки. – Будет жарко.
Жарко сделалось немедленно. Ступни у Тора ещё мёрзли, но сердце колотилось так, будто решило выломать рёбра и пойти по своим делам, а Локи всё растирал и растирал его, проводил скользкими руками по шее, груди и рукам, разминал усталые мышцы. Тор едва не стонал, жар поднимался в нём плавными волнами, тёк по телу, собирался в животе.
- Красивый, - пробормотал Локи, гладя его по бокам и животу. Сейчас это не было щекотно, и Тор не стал противиться даже когда Локи оседлал его ноги и стал растирать их, от пальцев до бёдер, проводя пальцами под коленями и ловко нажимая на бугры вздувающихся мышц.
- Ещё, - запротестовал Тор, когда жаркие прикосновения сначала замедлились, а потом и вовсе пропали. Он открыл глаза и гневно уставился на Локи; тот сидел на его бёдрах и будто думал о чём-то, хотя о чём можно было думать, Тор не понимал. Он поймал ладонь Локи и потянул к себе в пах.  – Вот здесь.
Лицо у Локи дрогнуло, в углах рта появилась улыбка.
- Тебе придётся раздвинуть ноги, - сказал он и приподнялся, чтобы Тор мог сделать это. – Тогда, обещаю, я сделаю то, о чём просишь.
Тор согнул колени, и Локи оказался между его раздвинутых бёдер.
- Если обманешь… - начал Тор, но узкая ладонь немедленно коснулась его изнутри, где не было волос, а была только нежная, слишком нежная для мужчины кожа.
Тор застонал, подался вперёд. Прикосновение повторилось; Локи растёр масло по нежной изнанке бёдер, нажимая так, что Тор застонал снова, и осторожно взял в ладонь его яйца.
- Здесь тоже? – шёпотом спросил он, мягко перебирая пальцами. Тор низко выдохнул и раздвинул ноги ещё шире.
- Хорошо, - ответил Локи, и тёплое плеснуло Тору в пах.
Пару раз, когда Тору нужно было торопиться или когда у Локи было дурное настроение, или когда был шанс, что их застанут, они делали такое. Расстегнуть штаны и отполировать чужое копьё всегда быстрее, чем раздеваться полностью. Тору это не слишком нравилось, потому что так он мог и сам, и ещё потому, что это слишком уж напоминало долгие месяцы, когда он был ещё не мужчиной, а вспыхивающим от каждой искры мальчишкой. Но сейчас Локи гладил его так, что поджимались пальцы на ногах, а по спине текла широкая огненная река, и каждая капля масла, срываясь с ладоней, попадала прямиком в пламя.
- Ещё, - потребовал он, когда Локи довёл его до края и остановился, сильно сжав у основания. – Ну же!
- Нет, - шепнул Локи самым своим искушающим голосом. Пальцы его скользнули ниже, прошлись по ложбинке зада, и Тор весь будто окаменел.
- Нет! – прохрипел он, сжимаясь. Локи вновь погладил его, тёплое масло потекло щекотной струйкой, и Тор заёрзал.
- Что ты… - сказал он, и попытался было скинуть Локи с себя, но тот по-прежнему крепко держал его за яйца.
- Ничего страшного, - сказал он, и в Тора воткнулось что-то тёплое, длинное, немедленно согнувшееся. Тор вскрикнул, хотя это что-то не причиняло боли. – Только пальцы, - успокаивающе послышалось сверху. – Я же обещал тебе, что разомну тебя и согрею.
- Только пальцы, - повторил Тор, будто упрашивая. Локи снова задвигал рукой, это по-прежнему не было больно, только странно.
Странность была в том, что Тору, пожалуй, нравилось. Локи разминал ему зад, как до того – сведённые мышцы, и это было горячо и приятно, и даже, пожалуй…
- Оох, - сказал Тор. Палец в нём нажал снова, и на этот раз крепче. – Ммм… ох.
- Именно, - в голосе Локи слышалось довольство. – Мне можно продолжать?
Тор выдохнул «да» прежде чем сообразил, что соглашаться не следует. Пальцы в нём двинулись раз и другой, в кулаках Тора жалобно заскрипела смятая шкура.
- Больно? – заботливо спросили сверху. Тор, не раскрывая глаз – было слишком стыдно лежать так, будто раненому, и всё-таки просить ещё, - мотнул головой по постели, сжал в кулаках пышную шкуру и подался вперёд.
Решившись на что-то, мужчина идёт до конца. Так учил отец, и только так Тор и умел. Локи, казалось, медлил, его скользкая натура и сейчас требовала издеваться – так казалось Тору, когда жгучее стыдное удовольствие потянулось назад, выскальзывая.
Тор зарычал, попытался свести колени и сесть, получил толчок в грудь и обвалился на спину, Локи навис над ним, больно и горячо поцеловал в рот.
- Не знаю как ты, - похрипывая, сказал он, - а я уже не стану терпеть, братец.
Тор вновь мотнул головой, выпустил шкуру и схватил Локи за плечи, пытаясь не то стянуть с себя, не то прижать крепче.
- Сейчас! – зарычал он, угрожая, но Локи вдруг сделал что-то такое, от чего странная боль, не как от раны, но всё же сильная и неожиданная, незнакомая, пронзила его внизу.
- Сейчас, - согласился Локи, притискивая его к постели. Тор сжал зубы, давя крик – теперь он чувствовал чужое копьё в собственном нутре, и было дико – неужели Локи тоже было так больно? Неужели те его слёзы, кипевшие на ресницах, были непритворны?
- Прости, - выдохнул Тор, думая теперь о том, что Всеотец не зря создал мир разделённым на части. Мужская часть должна сходиться с женской, это правильно и небольно, Сиф никогда не…
Новая вспышка боли пришла от плеча, Тор раскрыл глаза, пытаясь понять, что же это такое, и натолкнулся на тёмный яростный взгляд. Локи навис над ним, сжал его колени и ощерился, как Фенрир.
- Не смей, - зубы его блеснули снова. Скосившись, Тор мог видеть ровные дуги следов на собственном плече, и следующим укусом Локи явно намеревался отметить его глотку. – Думать о ней сейчас!
Он чуть качнулся вперёд, тёмные пряди волос колыхнулись в застывшем воздухе, и добавил чуть мягче:
- Не думай вовсе, Тор. У тебя получается плохо.
Тор опустил ресницы, соглашаясь, пальцами погладил узкие сильные плечи, потянул Локи к себе, опасаясь зубов. Бог, родивший Ёрмунгарда, не мог не быть ядовитым, не мог не делиться этим ядом со всем сущим, докуда мог достать, а уж Тору от его зубов уже досталось столько, что ещё укус – и посинеют губы.
Потому Тор погладил снова, прижал брата к себе. Змеям холодно даже в благом Асгарде, и потому они взбираются на тёплые камни, прижимаются к ним, распластываются на всём, что хоть немного теплее снега, и берут весь жар, до какого только могут дотянуться.
- Горячо, - выдохнул Тор, прошёлся ладонями по спине Локи – тот весь извивался на нём, будто и вправду стал змеем. – Ещё?
- Не сомневайся, - Локи перестал кусаться и теперь коротко, жадно целовал Тора в губы. – Очень больно?
Тор хотел было согласиться, но, чуть пошевелившись, ясно почувствовал, что боль ушла. Это так его изумило, что он раскрыл глаза.
- Нет, - сказал он, попробовал двинуться вновь и сказал снова, с большей уверенностью. – Нет.
- Хорошо, - отозвался Локи, - если перестанешь так жать меня, станет лучше.
Тор решил ему поверить хотя бы в этом, разжал руки и вновь вцепился в шкуру. Локи дохнул ему в лицо, будто хотел сказать что-то ещё, но не сумел, и двинулся сначала назад, затем вперёд.
Это действительно стало лучше. Будто наконечник копья, застрявший в теле, сдвигался обратно, обещая скорое облегчение.
Потом, когда Тору показалось, что его почти освободили, Локи вогнал ему снова. Тор вскинулся, захрипел, не веря тому, что это по-прежнему не больно, и тягучее удовольствие вскинулось в нём солёной волной.
Кажется, он всё же закричал, потому что Локи зажал ему рот ладонью, поддёрнул под собой и вновь почти освободил, и вновь ненадолго.
Теперь уже можно было чувствовать яснее, не опасаясь внезапной боли, и Тор, задыхаясь и сжимая в пальцах густую шерсть, не думал ни о чём, лишь подаваясь навстречу ударам и требуя следующего ударами пяток. Это было почти так же хорошо, как скакать на битву, предвкушая схватку и победу, позабыв обо всём, кроме собственной силы и славы, вот только скакали теперь на нём.
Тор вскрикнул яростно и сладко, подставил губы – Локи понял без слов, горячее скользнуло Тору в губы, прошлось по зубам и дёснам, будто глоток мёда, и предвкушение сделалось обещанием, твёрдой клятвой, не знающей обмана. Теперь удары шли один за другим, непрерывной чередой, тело гудело от напряжения, выкладываясь без остатка, и мутилось в голове. Тор запрокинулся, упираясь затылком в пол, ударил в ответ и попал. По крайней мере, Локи застонал в голос, снова вогнал, снова получил ответ и теперь уже стал вскрикивать коротко и яростно, как сокол по весне.
Сквозь ресницы пробивалось цветное, будто Локи вытащил его на радужный мост ясным днём и прижал там, не стесняясь стража. Тор стонал и пытался вывернуться, Локи снова застонал, Тор и это слышал будто бы издалека, бёдра его сжимались, как при скачке, в теле сворачивался раскалённый змей-губитель, будто бы он сам, Тор Одинсон, готовился дать ему жизнь.
- Лофт, - прохрипел он. – Прошу тебя.
- Ещё, - потребовал Локи. Каким-то способом он чувствовал, как мучить лучше, и останавливался, когда это было совсем нестерпимо.
- Ещё, - повторил Тор, не понимая, что говорит. – Обещаю.
Влажное мотнулось по его плечу, по лицу, Локи стиснул его горячо и полностью – руками, зубами на шее, впившимися пальцами, вдруг обратившимся в раскалённый жгут телом, - ударил снова, теперь уже доставая до самого нутра.
Тор захрипел, ему отчётливо показалось, что с губ падает пена, и блаженство, в котором муки было столько же, сколько наслаждения, скрутило его, заставив закричать.

***
Радуга никуда не исчезла. По крайней мере, Тор всё ещё видел её, приоткрывая тяжёлые веки. В этом радужном мареве Локи казался узким чёрным клинком, поставленным в камень. Тор попытался было спросить, отчего тот не ляжет рядом, но что-то мягкое и мокрое коснулось его живота, паха, скользнуло вниз, обтирая сохнущую… кровь?
Нет, семя. Тор, с трудом соображая, всё же сумел пошевелиться.
- Иди сюда, - прохрипел он, и Локи – вот чудо – послушался. Тор сгрёб его, положил к себе на плечо, сморщился от отголоска боли и потянул одну из шкур, укрывая себя и брата.
- Молчи, - сказал он, почувствовав, что Локи вот-вот скажет что-то, и это что-то будет совершенно в его духе: ядовито и непременно в цель. – Будем спать.
Локи завозился, сунул холодные ступни в ноги Тору, вытянулся вдоль него и затих. Тор же, на малую минуту оправившись от внезапной слабости, обнял его и не глядя коснулся губами.
- Было хорошо, - шёпотом признал он, ужасаясь сказанному. Ужас, впрочем, был далёким и слабым, волны сна накатывали одна за другой, обтачивая его и вертя, как кусок янтаря. – Было…
- Знаю, - таким же шёпотом согласился Локи, ладонь его прошлась по груди Тора и нашла себе прибежище в узком горячем месте между рукой и телом. – Ты горазд орать, братец.
- Я всё горазд, - сонно отозвался Тор и вдруг вспомнил, как это было – ни о чём не думать, а только лишь отдаваться Локи. В нём вновь плеснулся жар, но тут же утих, отдав усталое тело отдыху.
- И ты обещал мне, - вдруг сказал Локи, когда Тор уже почти уснул. Сон чуть разжал тяжёлые лапы, Тор зевнул и спросил невнятно:
- Ты веришь обещаниям?
Локи, прижимавшийся к нему щекой, улыбнулся.
- Твоим, Одинсон – верю.
Наутро Локи пропал. Удивляться этому не приходилось, но Тор был удивлён, и неприятно – казалось отчего-то, что уж этот раз станет исключением из неписаных правил. Но постель рядом была пуста, и Тор сидел с минуту, прожигая её взглядом. В голове у него была будто бы чёрная туча, вдобавок ощетинившаяся стрелами молний, и он подумал даже, что потому у асов и не принято менять тела, как туники. Вот поэтому. Слишком часто случались бы битвы между асами, и эти битвы были бы куда кровавей, чем сейчас, и предсказанные последние времена пришли бы куда быстрее…
Спина и бёдра у него болели, как после долгой скачки, и настроения это отнюдь не улучшало; Тор потянулся за одеждой и вдруг застыл, лицо его побагровело.
Вчера он как-то не вспомнил  о том, что утром окажется без доспехов и, главное, без Мьёлльнира, да что там, он забыл обо всём, кроме Локи, но теперь весь ужас его положения дошёл до Тора в секунду.
- Ётунов выродок, - сквозь зубы сказал он, как человек, слагающий нид*, - жеребцова подстилка, гнилая кровь!
Он бранился бы ещё, но дыхание перехватило злобой. Внизу медленно вскипала жизнь, слышно было, как оживает проснувшийся Асгард, ясное небо светилось всё ярче, а Тор никак не мог придумать, как быть.
- Всеотец тебя покарай, - проговорил он, думая о том, что с Локи станется исчезнуть на десяток лет, как это уже бывало, и оставить его, будто соблазнённую чужую жену, самому разбираться с последствиями. А потом ведь вернётся как ни в чём не бывало, а он…
- Тор, - сказали сзади, - я же просил.
Тор медленно обернулся. Локи стоял у самого окна, лицо его было усталым и печальным.
- Просил же, - повторил он. – Не старайся думать, у тебя получается из рук вон плохо. Вон скачут твои доспехи, и молот вместе с ними.
Тор в два шага оказался рядом, стиснул брата и через его плечо выглянул наружу. Золотая искорка действительно неслась к Асгарду, в этот раз Локи не врал. Кажется. Или врал так, чтобы маленькая правда прикрывала нестерпимо огромную ложь.
- Куда ты ходил? – спросил Тор, легонько встряхивая Локи за плечи. От запылённого плаща пахло дорогой и водорослями. – Я беспокоился.
Локи на миг прикрыл глаза, ткнулся ему в плечо и постоял так долгую минуту.
- Надеюсь, не обо мне. Внезапные дела, - сказал он, - Тор, пусти. Мне нужно вымыться, поесть и пойти к себе.
- Ётуна с два, - заявил Тор, - не пущу тебя, покуда не расскажешь.
Только теперь он заметил, что сапоги Локи насквозь мокры, а в волосах запеклась кровь. Тора это почти напугало, он быстро ощупал Локи и убедился в том, что тот цел, только едва держится на ногах от усталости.
- Да что было-то?! – он подхватил Локи и понёс мыться. - От тебя несёт рыбой, как от самсейского колдуна. Что ты делал?
- Навещал родню, - неохотно сказал Локи, - что я ещё мог делать?
Тор замолчал, переваривая эту мысль. Мелькнувшая догадка была слишком дикой, но он всё-таки спросил.
- Ты что, ходил к Змею?
Локи дёрнул застёжку у ворота, и грязный плащ свалился с него, открывая не менее грязную тунику.
- Делать мне нечего, ходить туда, - сапоги отправились вслед за плащом, и стало видно, что ноги у Локи стёрты чуть не до крови. – К Змею.
- Значит, да? – уточнил Тор, не веря собственным ушам. – Ради Асгарда, зачем?!
Слышно было, как Локи шипит. Вода касалась его кожи и раздражала стёртые ступни, он вывернулся из рук Тора и нырнул.
Тор сел на каменную скамью у края и уставился на Локи самым тяжёлым из своих взглядов.
- Он на тебя напал? – спросил он, и так зная ответ. Поперёк рёбер Локи будто несколько раз обвязали сине-багровым полотном, на полосе отчётливо выделялись глубокие следы чешуй. – Локи…
- К вопросу о детях, - хмуро сказал Локи, нырнул и принялся вымывать из волос кровь – то ли рыбью, то ли змеиную. Тусклое облачко поплыло от его волос и растаяло в воде, когда Локи вновь поднял голову. – Я забыл сказать тебе вчера.
Тор молча ждал.
- Твои окажутся добрыми воинами. Не могу сказать того же о своих, хотя… - Локи душераздирающе зевнул. – Воины они и вправду добрые. На этом доброта заканчивается. Тор, ты оглох? Открой ему дверь, не то снесёт с петель.
В дверь и вправду колотили. Тор распахнул её, и второй Тор шагнул через порог, вспыхнул нестерпимо ярко и исчез, оставив рухнувшие с грохотом доспехи и молот. В другое время Тор обрадовался бы, сейчас – поскорее запер дверь и вернулся к Локи. Тот уже выбрался и обтирался, морщась и кривясь.
- Всё? – невнятно спросил он, поглядел на Тора поверх вымокшего полотна. – Я пошёл к себе.
Тор молча указал на его голые ноги. Локи скривился, свёл брови, напрягаясь – на секунду показалось, будто сквозь его облик проступает нечто другое, - и остался стоять, тяжело дыша.
- Я одолжу твою тунику, - сказал он, наконец. – И штаны.
Тор подумал, что впервые видит брата, неспособного даже принять другой облик. И нисколько этому не рад.
- Я сам тебя отведу, - сказал он, подумав. – Ты уснёшь где-нибудь в коридоре, и… Локи, что случилось?
- Ничего, - Локи прошёл мимо него, заплетаясь в ногах, без спросу полез в сундук и вытащил чистую одежду. В тунику Тора его можно было завернуть дважды, но одеваться в пропахшее рыбой и кровью одеяние Локи не собирался. – Я и к Хель хожу временами, и ничего не случается, как видишь.
- Может, - чувствуя, что стоит на грани опасного открытия, сказал Тор, - оно потому и не случается, что ты ходишь, а?
Локи втряхнулся, наконец, в тунику, зевнул снова.
- А как же, - ответил он, завязывая пояс, - конечно. Солнце тоже я выкатываю каждое утро, а иначе даже не знаю, как бы жил Асгард.
Тор тихо зарычал, оделся и, взяв Локи за плечо, повёл прочь. Тот шёл, неровно ступая и поминутно зевая в ладонь. Выложился. Что же за колдовство он творил всю ночь? Чем занимался?  А если сговорился с ётунами? А если…
Локи сбился с шага, затряс головой и вдруг принялся медленно заваливаться набок. Тор подхватил его, ужасаясь, прижал к груди, понёс чуть не бегом, радуясь тому, что покои Локи на отшибе, и среди добрых асов не принято ходить к нему толпой, - пнул дверь и ввалился внутрь.
Локи уснул ещё до того, как Тор уложил его в кровать, и лицо его в наступившем рассвете было совсем другим. Не серым уже, но розовым. Впрочем, это мог быть и солнечный свет. Тор покачал головой, отправился на поиски кувшина и нашёл его заткнутым между стопкой книг и чем-то вроде маленькой колесницы, невесть зачем водружённой на стол.
Разбудить Локи сейчас было всё равно что в одиночку поднять на ладони Асгард. Тор попытался напоить его так, спящим, но безрезультатно, и тогда он отхлебнул немного мёда и прижался губами ко рту Локи.
Пришлось раскрывать холодные губы языком и разжимать сжатые челюсти едва ли не силой. Мёд потёк Локи в рот, и брат сглотнул. Тор споил ему ещё несколько глотков и отодвинулся, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. С одной стороны то, что он делал, было хорошо: ас, выложившийся до предела, впадал в сон, и сон этот мог длиться десятилетиями. От голода спящий не умирал, но просыпался слабее младенца, и потому несколько глотков мёда были добрым делом, какое Локи вряд ли сможет оценить.
С другой стороны он, Тор Одинсон, был слишком развращён, чтобы не пожелать такого Локи: беспомощного, спящего, в синяках. Это было вовсе не хорошо. Как угодно, но только не хорошо.
Тор заставил себя отодвинуться, укрыл Локи меховым одеялом и ушёл, чтобы не искушаться.

***
- Дюжина дней, и столько новостей, - сказал Локи, перехватив взгляд Тора. По традиции их места за столом были рядом, и обычно это было удобно, но не сегодня. Тор пожалел, что Сиф, мучившаяся тошнотой и слабостью, осталась в своих покоях, и нельзя было притвориться, что они заняты разговором настолько, что не слышат никого вокруг.
- Да, - подтвердил он. С Локи ведь всё равно придётся говорить, с ним придётся объясняться, и Тор ненавидел эту необходимость. -  Новостей много.
Локи с любопытством поглядел на него и отрезал от зажаренного целиком быка изрядный ломоть.  После сна он всё никак не мог наесться.
- Что-то я не вижу подобающей случаю радости, - заметил он, отправляя в рот кусок лепёшки. – Как и твоей драгоценной супруги. Это правда, Тор?
- Смотря что, - буркнул Тор, точно зная, что сейчас случится дурное. Локи поднял брови и усмехнулся. Это была очень злая усмешка, открывавшая мелкие белые зубы, и она не касалась глаз. Тору от этого стало не по себе: Локи вообще умел хорошо понимать несказанное, а уж сейчас он и вовсе будто видел Тора насквозь.
- Что твой недавний опыт так на тебя подействовал, что ты сумел, наконец, и вспахать, и засеять, - сказал Локи, не отводя взгляда, - поздравляю, брат. Отметим?
В памяти Тора мгновенно встал Бальдр, глядевший в вечернее небо поверх зубца стены.
- Прости, Локи, - сказал он как можно мягче. – Я рад бы, но…
Лицо Локи изобразило неподдельный интерес.
- Ты теперь по-настоящему семейный человек? – уточнил он. – Да, братишка?
Больше всего на свете Тору хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Хоть бы и в Мидгард. Или в Ётунхейм – и там как следует помахать молотом, чтобы восстановить душевное  спокойствие.
- Да, именно так, - подтвердил он, ожидая вспышки гнева. Ничего подобного не случилось: Локи кивнул, будто ставя на место последнюю руну в надписи, и отвернулся.
Тор был настолько изумлён этим, что протянул руку и дёрнул Локи за рукав.
- Что, это всё? – спросил он, рассерженный этим пренебрежением. Локи пожал плечами.
- А какого ётуна тебе ещё нужно? – он улыбнулся встревоженной Фригг. – Кстати, я тоже собираюсь жениться. Хватит мне рожать, пусть этим занимается моя Сигюн.
Всё шло совсем не так, как ожидал Тор. Вместо гнева была тишина, вместо ревности и раскаянья – здравый смысл, и это ужасно бесило.
- Поздравляю, - сказал Тор, наконец. – Давно пора. А почему Сигюн?
- А почему нет? – улыбнулся Локи. – Она хороша собой и знает, в чём судьба женщины. Мне нравятся такие.
Тор не нашёлся, что ответить, и принялся мрачно кромсать ножом мясо. Локи же явно наслаждался ужином; вскоре он подошёл к Фригг, что-то негромко сказал ей, и мать улыбнулась: сперва недоверчиво, затем – радостно.
- Тор, ты слышал? – воскликнула она. – Локи…
Тор кивнул и поднялся.
- Слышал достаточно, - сказал он, - и поздравляю тебя, брат. Я остался бы разделить твою радость, но Сиф…
- Да, да, - кивнула Фригг и тут же забыла о нём. Больше всего на свете она любила устраивать свадьбы, от первого взгляда на подходящую парочку до последней капли, выпитой последним гостем перед тем, как свалиться под стол, и теперь не желала тратить внимание ни на что другое.
Тор вышел, чувствуя себя обманутым. Он думал, что испытает облегчение, но никакого облегчения не было. Было так, будто он обокрал сам себя, вполне добровольно и безвозвратно, безо всякой выгоды и причины.
Он остановился у края стены, точно там же, где недавно стоял Бальдр, и поглядел вниз. В далёком море сотнями огоньков отражалось заходящее солнце, будто кто-то разметал костёр,   да так и не затушил совсем. Это пламя плескалось и перетекало, выжигая умирающий день, а потом сменилось тьмой. Нужно было спуститься, взять кубок и пить до умопомрачения, но Тор не мог. Он помнил Сигюн, она была тихой и милой, красивой ровно настолько, чтобы быть приятной глазу, но не поражать красотой, - но и всё на этом. Как она, интересно, сумеет перетерпеть Локи с его ужасным характером, ядовитым языком, привычкой смеяться надо всем и всё выворачивать себе на пользу?
На зубце стены всё ещё виднелись следы его пальцев, и сейчас Тор добавил к ним новые. Дело было не в Сигюн, она не злила его – дело было в том, что его даже не удостоили гнева. Локи будто из воздуха всосал всё, что произошло за время его сна, и ничто не стало для него неожиданностью, он ко всему оказался готов, и это было нестерпимо. Как будто Тор готовился разжать руку и выбросить ядовитую змею в пропасть, а змея тем временем извернулась и упала сама, напоследок одарив его, героя, презрительным немигающим взглядом.
К Сиф он вернулся в бешенстве, и вовсе не обрадовался тому, что служанка перехватила его на пороге, кланяясь и через слово извиняясь. Сиф опять было нехорошо, это был добрый признак – чем хуже чувствует себя женщина, носящая дитя, тем сильнее окажется герой, которого она родит, - но это также означало, что спать Тору придётся в одиночестве. Или, если повезёт, с какой-нибудь из служаночек, не занятых беготнёй с горячей водой, травами и мягкой тканью.
- Хорошо, - сказал Тор и пошёл к себе, стараясь не думать о том, что в последний раз был в своих комнатах, когда навещал спящего Локи, и уже тогда там ступить было некуда от беспорядка и пыли. А уж теперь… впрочем, неважно. На полу так и валялось тряпьё, которое Локи тогда содрал с себя, шкуры на полу припали пылью. Тор махнул рукой, поджигая дрова в очаге, вынул из сундука кувшин мёда и сел заливать гнев. Мёд чуть не шипел у него в утробе, будто там и вправду пылал огонь, и вскоре Тору показалось, что если лечь на шкуру и закрыть глаза, то…
Он подтащил к себе высохшую, вставшую колом ткань, уткнулся в неё лицом. Одежда Локи пахла водорослями и солёной морской водой, какая-то пряжка или пуговица царапала Тору щёку, но это было неважно, пока он мог дышать знакомым запахом. Словно найти выползок, старую змеиную шкурку, верно служившую владельцу, а потом сброшенную за ненадобностью – просто потому, что змея выросла, старые чешуи стали ей тесны. Тор старался уверить себя, что это правильно, это так и нужно, но больше всего на свете ему хотелось сейчас вернуться назад и не послушать Бальдра.  Или пойти к Локи и попросить простить – но проще было бы запустить время вспять, чем добиться от брата прощения.
Он так и уснул, вжимаясь лицом в рваный зелёный плащ, а когда проснулся, стояло утро, солнечные квадраты лежали на полу. Очаг давно остыл, по полу клубками каталась пыль, поднятая ветром.
Нужно было позвать сюда кого-нибудь и заставить прибраться. Тор поднялся, чувствуя, что единственным верным способом пережить этот день будет жить его не думая, пошёл к двери, и тут в неё забарабанили так, что крепкая дубовая доска едва не слетела с петель.
- Тор! – это был Фандрал. – Проснись, открой мне!
Тор отодвинул засов, и Фандрал чуть не упал внутрь.
- Ётуны? – коротко спросил Тор, понимая, что судьба оказалась к нему милосердна. Ётуны – это было бы сейчас очень хорошо, это означало бы хорошую драку, и…
- Нет, - Фандрал упёрся кулаками в бёдра и стоял так, тяжело дыша. -  Какие ётуны, нет, это Локи.
Тор, пытавшийся застегнуть плащ, замер. Фандрал отдышался и закончил:
- Иди к Сиф, Фригг у неё и просит тебя поторопиться. Там…
Дальше Тор не слушал. Плащ ещё не успел опуститься на пол, а он уже гремел сапогами вниз по крутой лестнице, и жить без единой мысли в голове получалось как-то само собой.
Сиф не плакала. Она сидела на постели, Фригг держала её за плечо и что-то негромко говорила, склонившись к самому уху. Тор так и застыл, поводя бешеными глазами из стороны в сторону; служанок нигде не было видно, в комнате пахло страхом и горьким отваром сосновых игл.
- Что? – проревел Тор, не видя пока что причин для такой беготни. Фригг шагнула в сторону, тонкая шитая ткань потянулась за её рукой и упала на пол.
Сиф закрыла лицо руками. Сквозь пальцы её торчали коротко и неровно срезанные пряди, до сих пор прикрытые покрывалом.
- Локи, - сказал Тор, потому что больше было некому. Он повернулся и ринулся прочь, крича, чтобы ему подали коня и убрались с дороги. Он едва не сшиб с ног конюха, схватил поводья, и тут увидел сквозь пелену ярости и злобы, что возле конюшни стоит женщина, вся укутанная в серое.
Сигюн.
До сих пор Тор видел её только мельком, во время какого-то празднества, но сейчас узнал узкое лицо с серыми глазами, бледные губы и выбивавшиеся из-под платка завитки волос; он бросил поводья и пошёл прямиком к ней. Конюх, некстати попавшийся на дороге, отбежал в сторону и смотрел на происходящее с ужасом.
- Где он? – проревел Тор, останавливаясь перед Сигюн. Та казалась совершенно спокойной, только чуть колебались складки серого плаща. – Где этот…
- Тор Одинсон, -  негромко сказала она, - тебе его не найти. Ты же знаешь Локи.
От таких слов Тор задохнулся, и случиться могло что угодно, но Сигюн не замолчала. Она осторожно высвободила руку из-под плаща и крепко взяла Тора за локоть.
- Я прошу тебя, - сказала она, - дай мне разыскать его. И я уговорю Локи исправить то, что сделано.
Ярость, плескавшаяся у Тора в голове, взревела особенно сильно.
- Исправить?! – рявкнул он. – Исправить? Как это можно исправить?!
- Пусть об этом думает сам Локи, - не отступив ни на шаг, ответила Сигюн. – Если ты убьёшь его – а ты убьёшь его сейчас, если отыщешь, - я останусь без мужа, а твоя Сиф – без волос. Вряд ли это кому-нибудь понравится.
То, что она не боялась его, злило Тора несказанно. И мелькнула мысль, что не зря Сигюн так вовремя оказалась здесь, что она, возможно, хочет направить его по ложному следу, а то и вовсе обмануть, потому что кто ещё может связаться с Локи, как не лгунья?
О том, что сам он по доброй воле был с Локи несколько десятков лет, Тор отчего-то не вспомнил.
- Хорошо, - сказал он, - будь по-твоему. Но знай: если вы оба решили меня обмануть, я… - он вдруг скосился на её волосы и тут же отвёл взгляд. Нет, так низко он ещё не пал. – Я найду его и убью, и никакие просьбы...
- Благодарю тебя, сын Одина, - не дослушав угрозы, сказала Сигюн, - ты будешь мудрым царём.
Она повернулась и пошла прочь. Серый подол колыхался у её лодыжек, и Тору вдруг сделалось совсем худо. Всего этого было слишком много: Змей, Бальдр с его снами и советами, Сиф с обрезанными волосами, серая бабочка Сигюн…
- Я устал, - сказал Тор почти спокойно. Он отдал поводья конюху и пошёл назад в замок, едва передвигая ноги. Эта слабость не имела ничего общего с обычной усталостью, это было словно очутиться во льдах и понемногу замерзать, сохраняя остатки разума и понимая, что вырваться из подступающего холода не получится. Он чувствовал, как по одному отказывают чувства: сначала перестали быть видны яркие краски утра, потом отдалились и исчезли звуки, потом ноги перестали слушаться его, и Тор упал.

***
Золотое сияние накрыло его, оно касалось лица и губ, гладило руки. Тору ужасно хотелось пить, и он сумел разлепить ссохшиеся губы. Тогда сияние пролилось ему в рот сладкой водой, а чтобы он не захлебнулся – подняло его голову повыше.
- Он просыпается, - послышалось над ним, и Тор узнал голос. Вода оживила его, побежав по телу, как по сухому стволу дерева по весне, и страшный голод вкогтился в живот. Тор сел.
- Поесть, - попросил он хрипло. Сиф всплеснула руками, рассмеялась – поистине восхитительный звук, - убежала, и вместе с ней исчезло сияние.
Фригг, между тем, осталась. Она села на его постель и принялась гладить по плечам, разгоняя застоявшуюся кровь.
- Всё хорошо, - говорила она, - ты напугал меня, Тор. Но теперь всё хорошо.
- Сиф… - пробормотал он, пытаясь понять, как это может быть, чтобы его жена смеялась. Произошедшее вспоминалось медленно и неохотно, но главное Тор помнил: Локи обрезал Сиф волосы, обокрал её и оскорбил их обоих, потому что хуже стриженой женщины может быть только мужчина, не сумевший защитить её от такого позора. – Локи!..
- Всё хорошо, - повторила Фригг. – Локи привёз ей новые волосы от цвергов. Конечно, он зря решил преподнести свой подарок таким странным способом, но ты же знаешь Локи.
Тор только раскрыл рот, чтобы сказать ей, что нет, он не знает Локи совершенно, и никто в Асгарде тоже не знает, и вообще странно, как это у Фригг и Одина могло родиться такое чудовище, это точно проделки ётунов – но не успел.
Сиф была прекрасна. Золотые волосы спускались до самых её колен и колебались, как шёлковые нити. У лба и щёк они свивались невесомыми завитками, бросавшими отсветы на лицо.
- Сиф, - повторил Тор, коснулся длинной блистающей пряди. – Ох.
- Твой брат хотел сделать свой подарок неожиданным, - строго сказала Фригг. – Я отчитала его за это. Теперь всё улажено?
Сиф медленно опустила ресницы. Щёки у неё округлились, с лица сошли признаки дурноты и слабости, теперь это была великолепная богиня в самом расцвете здоровья, сил и женской власти.
- Я надеюсь только, - сказала она, - что твой гнев, Тор, послужит ему уроком.
- Вряд ли, - отозвался Тор, не сводя взгляда с женщины, ставшей теперь едва ли не красивейшей богиней Асгарда. Его женщины. – Но я не стану его бить теперь. Разве что совсем немного, - добавил он, подумав, что Локи всё-таки может вывести его из себя.
- Нет, - заметила Фригг, - Локи теперь должен выглядеть как подобает, он же всё-таки жених, и гости уже приглашены.
Тор, которого изнутри сжигал голод, взял из принесённого Сиф ужина кусок хлеба и принялся жевать.
- Когда свадьба? – спросил он. Фригг улыбнулась.
- Должна была случиться три дня назад, - сказала она, поднимаясь, - но Локи отказался звать гостей, пока ты не можешь разделить общее веселье. Хорошо, что ты проснулся так скоро, - добавила она, - теперь ему не придётся долго ждать.
- Не придётся, - подтвердил Тор, толком не понимая, что именно настораживает его в этой фразе. Он затряс головой и решил, что это подождёт.
- Что же, - сказала Фригг, вставая, - хорошо, что всё устроилось. Вы оба можете пока отдохнуть и подумать о том, что впереди у нас много светлых дней.
Она вышла, а Тор, не удержавшись, потянул Сиф к себе. Она не сопротивлялась, только приникла щекой к его плечу; золотые волосы стлались за ней покрывалом, равного которому не могли соткать даже руки Фригг. Тор поцеловал жену в губы, коснулся набухшей груди.
- Всё правда в порядке? – спросил он, ожидая, что Сиф скажет какое-нибудь «да, но…» - просто потому, что уже давно не бывало так, чтобы всё действительно было в порядке.
Но Сиф решительно кивнула и принялась распускать шнуровку у его рубахи.
- Я скучала, - сказала она, - и хорошо, что ты снова со мной. А на празднике я буду самой красивой, верно?
Тор кивнул, пропуская сквозь ладони длинные нити ясного золота.
- Цверги – великие мастера, - сказал он, - но ты не считай, что Локи оказал тебе услугу. Я всё равно надеру ему задницу.
Сиф рассмеялась, сняла с себя платье и уселась Тору на бёдра.
- Тебе придётся подраться, - предупредила она, - желающих наберётся множество. Фригг пригласила на праздник весь Асгард.
- Ещё бы, - буркнул Тор, лаская её и зарываясь лицом в душистую ложбинку между полными грудями, - не каждый день видишь, как… о-ох, Сиф!
От того ли, что она носила теперь его будущего сына, или по другой причине, но только Сиф стала казаться ему желанной, как прежде. Будто сон освежил его и убрал лишнее, вернув к времени глупой и страстной юности, когда одного проблеска белой кожи из-под платья хватало, чтобы вспыхнуть и пылать до вечера.
Тору пришлось сдерживать себя, чтобы не навредить ей, но Сиф, казалось, вместе с золотыми волосами обрела что-то, чего у неё не было раньше, и впивалась ногтями в плечи Тора, подгоняя и требуя не медлить.
Они сошли вниз только к вечеру, когда весь замок уже гудел от приготовлений. Сиф ступала рядом с Тором степенно и с достоинством, но в глазах её он без труда ловил весёлое торжество победительницы – точь-в-точь как раньше, когда ей удавалось обставить его в какой-нибудь игре.
Другие женщины смотрели на неё с завистью и перешёптывались; Сиф принимала это с великолепным пренебрежением.
Ни Локи, ни Сигюн за ужином не было. Тора это не удивило. Вряд ли эти двое стали бы ждать до свадьбы, и у них, несомненно, было чем заняться до того, как весь Асгард, съехавшись, примется желать им счастья. Собственную свадьбу Тор вспоминал с содроганием, а эта, пусть и не должна была стать самым пышным торжеством, всё же будет свадьбой сына Одина, и потому Локи придётся несладко. Разве что он ухитрится выставить вместо себя двойника, но в этом Тор сомневался – даже Локи не мог быть таким наглым.
Сиф незаметно дёрнула его за рукав, Тор сморгнул и опомнился.
- Понимаю твоё желание надрать ему зад, - прошептала жена, - но ты всё смотришь на его пустое кресло. Надеюсь, ты не сию минуту решишь идти и разыскивать владельца?
- А, - ответил Тор, торопливо отводя глаза. – Нет, конечно. Я же не хочу, чтобы он удрал до свадьбы и лишил мать всякого удовольствия.
Сиф усмехнулась и подлила ему мёда.
- А ты переменился, - сказала она, подумав. – Каждый такой сон даёт тебе что-то новое. Словно учит тебя чему-то.
Тор поразмыслил над этим и вынужден был признать, что так и есть.
- Наверное, я принял кое-что, - сказал он. – Локи – это Локи, на него бесполезно сердиться, его даже нельзя принимать всерьёз. И он сам не знает, когда шутит, а когда нет.
Сиф чуть нахмурилась, потом пелена недовольства спала с её лица.
- Наверное, ты прав, - сказала она, - но это не означает, что я не буду настороже, как только завижу его рядом. Теперь, может быть, хватит о Локи?
Но о Локи говорили все и беспрестанно. Весь Асгард только и думал, что о будущем пире, и Тор не мог шагу ступить, чтобы не услышать о том, что кроме волос Сиф, Локи привёз от цвергов множество даров, что верная Сигюн пошла за ним чуть ли не в само подземное царство, чтобы предупредить его о том, что Тор в гневе и может переломать ему кости, и что Локи то и Локи это, а Сигюн наденет на себя подарок Фригг, и так далее, и так далее, и так далее.
Он и рад был бы не думать о Локи, но это было попросту невозможно. Тот, как назло, не показывался Тору на глаза, хотя носился по всему Асгарду то в обличии мухи, то кобылицы, а то и сокола. Тор приписывал эту неуловимость опасениям получить по шее, и был до крайности удивлён, увидев Локи однажды вечером сидящим за столом вместе со всеми.
- Надо же, - удивился он прежде, чем смог сообразить, что лучше бы помолчать, - жених. Ты уже не боишься меня, братец?
Локи отсалютовал ему кубком. Сигюн рядом с ним не было, но выглядел Локи полностью довольным судьбой.
- Заметь, - сказал он, - подарок вышел что надо. Я оставил бы записку, но слишком торопился – а ты не стал бы читать.
- Почему не стал бы? – против воли заинтересовался Тор.
- Ты был в гневе, - послышалось в ответ, - почитать на дорожку – последнее, что бы ты решил.
Некоторые вещи не меняются, - решил Тор, сел и принялся за ужин. Локи болтал то с Фандралом, то со слепым Хёдом, цедившим из кубка травяной отвар. Потом ему прискучили односложные ответы, и он вновь повернулся к Тору.
- Кстати, - сказал он, - я совсем позабыл. А танец?
Тор молча поднял брови. Он подозревал, что Локи выкинет что-нибудь напоследок, просто чтобы повеселиться, и вот этот миг настал. Судя по лицу Фандрала, он пришёл к тому же выводу.
- Танец, - нетерпеливо повторил Локи. – Братский. Не говори мне, что во сне тебе отшибло все мозги. Ты должен мне обещание, если припомнишь, и я хочу…
- Я помню, - быстро сказал Тор, решив разделаться с этим поскорее. Кажется, ему здорово повезло – Локи мог потребовать вещей куда худших. – Хорошо. Когда?
- На свадебном пиру, разумеется, - удивлённо ответил Локи, потянулся и встал. За прошедшее время он прибавил в силе и больше не казался надломленным, а только себе на уме, и Тор не знал, радоваться этому или пугаться.
- Хорошо, - повторил он, думая, что с Локи станется подставить ему подножку и посмеяться потом, и это тоже совсем не худшее, что он может придумать. – Я потанцую с тобой, брат.
- Ты обещал, - кивнул Локи и пошёл прочь; Фандрал еле слышно присвистнул.
- Я уж думал, вы сцепитесь, - сказал он тихо. – Что это с вами обоими?
- С обоими? – удивился Тор, провожая брата взглядом. – Что с ним такое, ты хочешь сказать?
- Ты тоже… - Фандрал замолчал. – Не похож сам на себя. Это сон? Ты что-нибудь такое видел во сне?
Тор припомнил золотое сияние и покачал головой.
- Нет, ничего, - сказал он. – Я же не Всеотец.
Фандрал перегнулся через стол и зашептал, обдавая Тора запахом мёда:
- Знаешь что сделала Фригг, пока ты спал? Она так волновалась за Бальдра, - ну, те его сны, ты понимаешь, - что пошла и  заставила всё, что есть в мире, поклясться, что никто не причинит ему вреда. Каждый металл и камень, и каждое растение, и каждый зверь, и птицы, и рыбы – представляешь?
Тор не представлял. Он уважительно посмотрел на мать, сидевшую рядом с Одином; она ответила ему солнечной улыбкой.
- И теперь, - шептал Фандрал, - Бальдру ничто не может причинить вреда. Ну разве не здорово?
- Интересно, - негромко сказал Тор, - когда мой сын подрастёт, Сиф станет так же неудержимо его защищать?
Фандрал хмыкнул.
- Твой сын вырастет воином, - сказал он, - и защитит себя сам. Но ты же знаешь Бальдра, он…
- Да, - согласился Тор. Бальдр за всю свою жизнь и мухи не убил, и если бы ему вдруг пришлось сесть на муравейник, то он принёс бы муравьям извинительную виру. – Поверить не могу, что всё так удачно разрешилось.
- А ещё мы будем играть в тавлеи***, - сказал Фандрал мечтательно, - и прыгать через костры, и метать молоты и копья. И поединки, поединки тоже будут.
Тор выпил мёда и решил, что проснулся в хорошее время. Прошлое осталось в прошлом – ну, почти осталось, но это неважно, - а впереди у него, как и сказала Фригг, было множество светлых дней.

***
- Ещё мёда! – крикнул Локи, грохнул пустым кубком о стол. Мальчик-слуга подбежал к нему с кувшином, густое яблочное солнце потекло из горлышка. Локи поднялся, его шатнуло, мёд потёк через край. Вокруг одобрительно закричали.
Женщины давно уже увели Сигюн с собой – готовиться к ночи, вершить тайную и опасную магию, непристойное женское колдовство, к которому никто из богов-мужчин не притрагивался и пальцем.
Никто кроме Локи, разумеется. Но и Локи сегодня словно решил потрясти всех гостей, и вёл себя как подобает жениху и сыну Одина: веселился, хвастался, пил наравне со всеми, не оборачивался ни мухой, ни кобылой, даже не особенно язвил. Может быть, последнее было потому, что Фригг сама позаботилась о том, чтобы её сыну подносили самый лучший, самый крепкий и сладкий мёд. Если нельзя смягчить язык, его можно хотя бы смазать – и эта идея сработала. Локи снова шатнуло, он оперся о стол и постоял так несколько мгновений, собираясь с мыслями.
- Мы уже пили, - сказал он, - за мою прекрасную Сигюн, за наших будущих сыновей, за славу и героев… за всё.
Гости встретили это сообщение рёвом, в котором смешались согласие и разочарование. Выпито действительно было за всё, но с полным кубком в руках не грех и повториться.
- Но за одно мы ещё, - упорно гнул своё Локи, - не пили!
Он икнул, утёр губы ладонью, и Тор посочувствовал ему. Собственную свадьбу он пережил только благодаря тому, что был пьянее цверга, и потому пропустил большую часть происходящего мимо сознания.
Сигюн будет недовольна. А у Локи наутро будет ужасно болеть голова.
Локи снова шатнулся, недовольно сморщился и уперся обеими руками в стол.
- Так вот, - чуть дрожащим голосом продолжил он, - мы ещё не пили за б-б-братскую любовь! А это неправильно, потому что братская любовь, она такая… такая…
Он сбился и некоторое время шевелил губами, пытаясь собрать воедино непослушные слова, потом махнул рукой.
- Неважно, - заявил он наконец. – Если вы её знаете, то знаете, а если нет, вам ничто не поможет.  Но мы покажем. Тор, налей себе!
Тор молча плеснул себе в кубок; потекло через край, и это был добрый знак. Локи выхватил у мальчика очередной кубок, выплеснул содержимое под стол и налил сам – тёмного крепкого мёда, который зимой застывал так, что его нужно было резать ножом. Тор с беспокойством следил за тем, как Локи идёт через пышно украшенный зал; тяжёлые капли мёда срывались с краёв и донца его кубка, отмечали путь. Не раз и не два Локи споткнулся, но Тор достаточно знал его норов, чтобы не бросаться ловить падающего брата.
Локи дошёл бы до него и вовсе без ног, на чистом упрямстве. Теперь он остановился напротив Тора, поднял кубок и сказал:
- За тебя, брат мой Тор, и за всё, что связывает нас.
Тор кивнул, благодарный Локи за сдержанность. Он ожидал чего угодно вплоть до скандала с упрёками и громкими обвинениями, но Локи только поднял кубок и принялся пить. Тор проглотил мёд одним глотком – это умение было предметом его особой гордости, - и смотрел, как брат глотает, как запрокидывает голову, выцеживая последние капли, как грохает кубком о стол и вытирает рот.
- А теперь, - неожиданно трезвым голосом сказал Локи, - мы вам станцуем.
Все звуки вдруг исчезли, и Тор потряс головой, пробуя вытряхнуть из ушей внезапную тишину. Он никак не мог понять, кажется ли ему или же гости действительно замолчали, стих звон посуды, плеск и хруст, гул разговоров и приветственные вопли. Локи шагнул от стола туда, где сквозь распахнутое окно в зал заглядывала полная луна, остановился и поглядел на Тора насмешливо и нежно – точь-в-точь как той, постыдной и сладкой ночью, их последней ночью вместе.
- Что же ты, - спросил он, - разве ты меня боишься, братец?
Тор подошёл к нему, не слыша собственных шагов. Луна пылала в чёрном окне, как раскалённый добела щит, сердце гремело в ушах, убыстряя бег.
Локи поклонился и поднял руку, выставив её ладонью вперёд. Тор повторил движение, силясь заглянуть Локи в глаза и понять происходящее, но Локи опустил ресницы, вид у него был послушный и мягкий, как у девушки, и Тор вдруг понял, что Локи трезв как стекло, и зол как аспид.
Было непонятно, откуда взялась эта уверенность, и почему она так прочно и враз поселилась в нём, но сомнений у Тора не было. Так в бою становится ясен замысел врага, и бьёшь не думая, но и не ошибаясь.
Танец был самый простой: зеркальное отражение. Когда Локи шагал вперёд, Тор шагал вперёд, когда он наклонял голову, Тор делал то же самое. Когда Локи улыбался ему, Тора прошибало дрожью и горечью потери. Локи ничего не делал,  не соблазнял, как это принято у женщин, не брал силой, как это делают мужчины, а просто двигался то вперёд, то назад, обходя Тора по кругу, и Тор всё сильнее чувствовал себя пленённым. Он должен был идти за Локи, повторять его движения, и не из-за правил танца и гостей, а просто потому, что был должен. Так сокол должен лететь, река течь меж берегов, ветер дуть, а змея кусать.
Локи шагнул вперёд, и пальцы их соприкоснулись. Тор сбился с шага, выровнялся, взял предложенное, и дальше они танцевали не размыкая рук, луна смотрела на них круглым слепым глазом. Музыки, если она и была, Тор по-прежнему не слышал, только грохот собственного сердца и тяжёлое, как той ночью, дыхание. Он шагнул вперёд, Локи ответил тем же, их сомкнутые ладони дрогнули, а плечи соприкоснулись, знакомый тягучий жар протёк у Тора под кожей и угнездился в груди.
- Локи, - шёпотом сказал он, - прекрати это.
Локи отступил, и Тор, ломая танец, двинулся за ним.
- Это не я, - тоже шёпотом ответил Локи, - а ты сам оступаешься.
И это было правдой. Тор снова ошибся, ступив за Локи слишком быстро и подойдя слишком близко – так, будто собирался его обнять, забыв обо всём, - и тут Локи бросил танцевать.
- Хватит этого, - сказал он громко и поклонился Тору, рассеянно улыбаясь и водя взглядом по залу. Тор, пытаясь выморгать луну из глаз, протянул руку, но вместо ладони Локи сунул ему невесть откуда взявшийся кубок. – Пей, брат.
Что же, это было хоть что-то. Тор запрокинул голову, большими глотками осушая мёд, звуки и голоса понемногу стали возвращаться издалека. Локи подевался куда-то, исчезнув, как всегда, без предупреждений и объяснений, а Тор обнаружил, что вновь сидит за столом. Толстый ломоть мяса лежал перед ним на блюде, и от одного взгляда на сочащееся жиром и кровью угощение Тора затошнило. Он оттолкнул скамью и вышел наружу, в прохладу и темноту. Луна, только что утопившая в себе весь мир, куда-то исчезла – должно быть, Локи забрал её с собой.
За спиной у Тора послышались негромкие шаги и постукивание палки о камень.
- Хёд, - сказал Тор, не оборачиваясь. Шаги остановились ровно за его спиной. Бог, родившийся слепым, редко разговаривал с кем-то, кроме Фригг и Всеотца, он даже редко спускался из своих покоев, предпочитая уединение. Один посылал к нему воронов, и те беседовали со слепцом целыми днями, хотя Тор не представлял себе, о чём.
- Я, - отозвался Хёд. – Фригг тревожится о тебе. Вы хорошо танцевали, - сказал он вдруг, поразив Тора до глубины души, - я слышал. Только в конце что-то случилось.
- Много выпито, - объяснил Тор. От холодного воздуха ему сделалось немного лучше, но тягостное чувство никуда не делось, хотелось бежать куда-то, а куда  и зачем – не понять. – Скажи матери, я пойду отдыхать.
- Скажу, - отозвался Хёд, поднял слепой взгляд к небу и постоял так. – Сегодня хорошая ночь, чтобы вспоминать и мечтать о былом.
Тор закрыл глаза, пытаясь почувствовать то же, что чувствует сейчас слепой, но чувствовал только ветер, касающийся разгорячённого лица. Хёд, стуча палкой, ушёл, а Тор так и стоял, не двигаясь с места, прохладные пальцы гладили его лоб и щёки, и тоска по невозможному делалась всё сильней.

***

Небо над Мидгардом было будто угли: алое под серыми облаками. Ветер раздувал их, сметал седой пепел, и тот падал на землю снегом, розовым от заката. Тор нёсся над деревнями и селениями, над узкими клинками рек и снежными вершинами гор, над чёрными щётками лесов, враз сбросивших листья – потому что Бальдр теперь был в Хельхейме, и некому было позаботиться о солнце и тепле, некому было унять злую метель и бури, приходящие с моря.
Тор пожалел о том, что взял лошадь, а не обычную упряжь. Он не любил ездить на козлах, но они не боялись громов и молний, не слепли от режущего ветра, не приседали и не шарахались в сторону, когда Тор ударял молотом в небесную твердь. Тангниостр и Тангриснир*** были созданиями неказистыми, но надёжными – и Тор уважал их.
Люди внизу казались зёрнышками, рассыпанными по сероватой скатерти. Они выбегали из домов, заслышав гром, метались по снегу, кажется, кричали что-то: не то мольбу, не то приветствие. Тор объехал Мидгард, оглядывая его, и не нашёл ничего подозрительного – кроме снежной бури, разразившейся посреди лета, конечно, - и направился ниже, предчувствуя множество нелёгких разговоров.
Он не ошибся: разговоров оказалось много. Больше, чем Тор мог выдержать и больше, чем он мог выпить. Завидев его, люди падали в снег, протягивали зазябшие руки, не просили даже – смотрели испуганно, и только старики, которым уже нечего было терять, говорили с Тором и подносили ему чашу за чашей жертвенного мёда. Тор говорил с ними как мог ласково, но видел в глазах смертных недоверие и ужас вместо былого восторга. Люди, ничего не знавшие о происходящем в Асгарде, поняли главное: случилась беда, и даже благие асы не смогли или не захотели защитить от неё рассыпанные по миру поселения слабых и смертных людей. Тор видел этот немой упрёк везде: в перекошенных страхом и надеждой лицах, в протянутых красных от мороза руках, в столбах дыма, поднимавшегося от жалких очагов, даже в том, что всех детей женщины попрятали по тёплым углам, и не нашлось ни единой храброй матери, что поднесла бы ему младенца, прося поделиться силой и удачей.
Конечно, виной тому был обрушившийся холод. До сих пор льды оставались за границей Мидгарда, а зимы были мягкими, многоснежными и приносили больше радости, чем бед. Теперь зима наступила сразу и не в срок, поля замело налетевшей бурей, испуганный мир зайцем прижался к земле и только озирался, пытаясь понять, как справиться с бедой, куда спрятаться от неё.
- Плачьте о Бальдре, - говорил Тор, и к заполошному вою собак присоединялись испуганные плачущие голоса: мужские, женские, старые и молодые. Не было никого, кто и так не был бы на самой грани слёз, и, узнав о том, что Бальдр умер, люди рыдали не потому, что так просил Тор, а потому что только этой вести и не хватало им, чтобы заплакать от ужаса и безысходности.
- Мы ведь умрём, - тряся головой, говорил старик в деревне, стоявшей на самой границе с Ётунхеймом, - мы умрём, если это продлится. Снегом нас не напугать, о Хлорриди, но всё, что мы сеяли, теперь лежит под ним, и дети наши не переживут зимы, если благие боги не помогут нам.
- Плачьте о Бальдре, - повторил Тор. Он очень устал, хоть и понимал, что ему сейчас легче, чем прочим посланникам. Он хотя бы разговаривал с людьми, а люди были разумны и почитали его, а попробуй договориться с мхом или лишайником на камне, да и с самим камнем… и с каждым крошечным ростком, не пропуская на этот раз ни единого, и с каждым облаком в небе и рыбой в воде, с каждым ручьём и каждой ящерицей в норе, и каждым зверем и птицей…
Велико было искусство Фригг, но достанет ли его, чтобы справиться теперь, когда горе её так велико? Тор надеялся, что да. Сам он к концу путешествия был измотан – не столько усилиями, сколько видом чужой беды, - и натянул поводья, чтобы вернуться домой. Там, в потускневших стенах Асгарда, всё же оставалось достаточно тепла, чтобы отдохнуть и вернуть растраченные силы.
Он был уже на половине пути, когда заметил в низких облаках золотую бегущую искру, и, приглядевшись, узнал Фрейю. Она неслась в колеснице, запряжённой диковинными зверями кошками, каких не было больше ни у кого в мире, и замахала Тору рукой, прося остановиться.
- Что? – крикнул Тор, поравнявшись с нею и отворачивая лицо от бешеного ветра. – Куда ты?
Фрейя откинула назад край плаща, трепавшегося на ветру, и крикнула в ответ:
- За тобой! И в Ётунхейм!
В первую секунду Тор решил, что извечная вражда оказалась сильнее страха, и Лафей, почуяв слабость Асгарда, ударил в спину. Чего ещё ждать от ётунской крови… а Всеотец ещё говорил, что врагов у Асгарда нет, как же!
- Ётуны? – рявкнул он, сжимая молот и удерживая коня рядом с несущейся колесницей. Кончики волос у Фрейи замёрзли, и она казалась седой. – Война?
- Нет, - сказала Фрейя, поворачивая упряжку вниз, - там… там хуже. Поедем, Тор, время не ждёт.
Тор помчался следом, перебирая в голове возможные беды. Как будто мало было тех, что уже обрушились на золотые стены Асгарда. Как ни старался он, но ничего придумать не мог, и вновь принялся спрашивать Фрейю, но та лишь отмахивалась, ловко управляя своим пушистым своенравным воинством.
- Великанша, - сказала она наконец, устав отговариваться. – Все уговаривают её заплакать, но требует она тебя.
Тору будто засыпали жарких углей за пазуху, и снежные иглы в лицо показались освежающей прохладой.
- Получит, - зарычал он, и так ударил коня, что обогнал и Фрейю, и ветер, и даже гром собственного голоса. Фрейя кричала, требуя подождать её, но Тор нёсся вперёд, чутьём угадывая ту самую пещеру, вокруг которой сейчас столпились все асы и ваны, и где сидела та, что отказывалась плакать.
Тор готов был силой выбить из неё эти слёзы, если придётся, и гнал от себя мысль о том, что плакать неведомая упрямица должна не о себе и не от боли, а о Бальдре.
Заснеженная пещера пряталась в редких соснах, и никогда ещё этот лесок не был местом столь пышного сборища. Тор видел, что здесь все, кто был на свадебном пиру, и все, кто не смог приехать в день радости, но примчался в день горя. Он спустился с неверной воздушной тверди на окаменевшую от холода горестную землю и понёсся по ней, поднимая тучи снега. Кто-то выбежал ему навстречу, и Тор соскочил с коня, бросил поводья.
- Где она? – но он и сам уже видел, где. Асы один за другим входили под низкий свод и возвращались, не одержав победы. Тор, не здороваясь, прошёл мимо и наклонил голову, чтобы войти.
Великанша сидела перед очагом, и перед ней стояла Фригг, неустанно ткавшая свою волшбу. Пальцы матери перебирали связку сухих стеблей, губы шевелились, по щекам текли слёзы.
- Мама, - сказал Тор, впервые за всю свою взрослую жизнь обратившись к ней так, а не как подобает, - побудь снаружи. Ты сделала всё, что могла, теперь мой черёд.
- Да, - гулким голосом отозвалась великанша. Если бы Тору не довелось уже видеть Хель, он мог бы назвать её огромной и страшной, но по сравнению с Хель она была не так уж велика. – Выйди, женщина. Твоё колдовство тут не действует, и я не уроню о твоём сыне ни слезинки.
- Если только я не уговорю тебя, - продолжил Тор, глядя на то, как Фригг нетвёрдыми шагами выходит наружу. – Отчего так? Отчего именно я?
- Между нами старые счёты, - сказала великанша, повернувшись к нему от пылающего огня, - и нет ничего хорошего в том, чтобы прощать долги.
Тор подошёл к ней и сел, отбросив плащ так, чтобы женщина видела рукоять Мьёлльнира. Он не собирался пугать её раньше времени, да и много ли толку пугать ту, что не испугалась всех асов, явившихся уговаривать её заплакать, но нужно было, чтобы великанша поняла: шутки кончились.
- Я вижу тебя впервые в жизни, - сказал он, разглядывая лицо, будто вырезанное из гранитной глыбы, и притом не слишком умелым строителем. Красное от жара, с блестящими каплями на лбу и едва намеченными прорезями глаз, оно было отвратительным – и совершенно незнакомым. В этом Тор готов был поклясться. – О каких долгах ты говоришь, женщина?
Великанша пошевелилась, и камень, на котором она сидела, жалобно захрустел.
- Не женщине ты должен, - коротко сказала она, - а мужчине.
В эту секунду Тор понял всё и вскочил на ноги. Имя брата выкатилось у него изо рта, как тяжёлый камень с острыми краями катится, громыхая, по леднику.
- Лллллооооооккккииии!
Великанша вздрогнула и отшатнулась, затем её лицо треснуло усмешкой.
- Вот видишь, - заметила она, вовсе не спеша превращаться в Локи, - ты и сам знаешь, кому ты должен. И за что. Утешься, Тор Одинсон, ты здесь не единственный должник, и всей силой Асгарда ничего вам не добиться от меня.
- Локи, - повторил Тор, - прекрати это.
Каменные плечи пошевелились, сухие лишайники осыпались с них.
- Не зови меня так, - потребовала великанша, - имя мне Тёкк.
Тор зарычал.
- Дня не прошло, как ты оборачивался старухой, - сквозь зубы сказал он, - думаешь, я поверю теперь, что ты – всего лишь упрямая баба?
Крошечные щёлки-глаза под серым каменным лбом блеснули, когда великанша покачала гигантской головой.
- Я тебе не брат, - сказала она, - что ты говоришь со мной, будто меня и нет здесь? Неужто больная совесть настолько тебя измучила? Не верится.
Тор понял, что сходит с ума, и затряс головой.
- Если ты не Локи, - сказал он, - то я тем более не понимаю. Отчего ты не хочешь плакать о Бальдре? Посмотри вокруг: ещё неделя, и весь мир промёрзнет насквозь. И ты сама тоже. Не станет ничего. Этого тебе нужно, женщина?
Великанша рассмеялась.
- У Одина глупые сыновья, - сказала она, вновь пошевелившись. – Что мне до Бальдра? Мне не было интереса в его жизни, я не скорблю о его смерти, а что до холода – неужто ты думаешь, Одинсон, будто весь мир зависит от вас, асов?
Тор, действительно так и думавший, уставился на неё со смесью злобы и недоверия; Тёкк и бровью не повела.
- Зима пройдёт, - сказала она спокойно, - и снова придёт тепло. Не так много, как раньше, но оно будет, потому что ничто не длится вечно. Не асы придумали солнце.
- Скажи об этом людям, - рявкнул Тор, - что сидят сейчас у очагов и не знают, что ещё положить в огонь и чем накормить детей! Знаешь, что я сделаю, если ты не заплачешь? Я каждому из них скажу, кто виноват в том, что им суждено насмерть замёрзнуть, и укажу путь к твоей пещере. Не будет ли только поздно для тебя плакать, Тёкк?
Широкие плечи снова поднялись и опустились, издав ощутимый скрежет.
- Я не боюсь холода, а они боятся, - сказала великанша с неприкрытой гордостью. – И я могу раздавить любого из них одним пальцем, а что могут они? Тебе бы лучше не грозить мне так глупо, Тор.
В словах был некоторый резон, и Тор силой заставил себя успокоиться. Он даже постарался согнать с лица злую гримасу, забыть о матери, рыдавшей снаружи, забыть даже о том омерзении, что охватывало его всякий раз, как он видел серо-синие отблески на лице великанши.
- Прости мне, - через силу сказал он, - горе лишило меня терпения.
Великанша хмыкнула, и Тор снова поверил в то, что она - Локи. Если так, то это может быть и хорошо. Нет ничего ужасней женского упрямства, а с Локи всё-таки можно договориться… если только его ненависть не окажется сильнее решимости Тора.
- Я никогда не был слишком терпелив, ты права, - сказал он, остро ненавидя необходимость признавать этот факт как нечто постыдное, - но послушай. Раз ты потребовала меня сюда, значит, есть условия, на которых ты согласишься сделать то, что нам нужно?
- Угрозы не помогли, и ты решил меня купить; что же, это верно, - удовлетворённо заметила Тёкк. Тор чуть не завопил «Локи!», так это было похоже, но прикусил себе язык. Пока что всё шло не так уж плохо, были ещё шансы. Если только Локи не решил хорошенько потрепать ему нервы и потом уже, напоследок, отказать. Впрочем, на этот случай у Тора было кое-что в запасе.
- Чего ты хочешь? – спросил он. Великанша ухмыльнулась, показав неровные клыки.
- А как ты думаешь? – она даже привстала с места. – Ты вернёшь мне то, что ваш род задолжал нашему. И начнёшь с молота.
- Нет, - сказал Тор прежде, чем в голове его сложилась хоть одна здравая мысль. Великанша пожала плечами.
- Что же – значит, не ко мне ты должен посылать своих мягких, тёплых человечков. Пусть идут к тебе и к Хель, а меня оставят в покое.
- Локи, - снова сказал Тор, вглядываясь в блестящие серые глаза. – Прекрати это. Или я вышибу тебя из этого облика.
- Если бы даже это было возможно, и если бы даже ты так и сделал, - резонно заметила великанша, -  я всё равно не стала бы плакать ни о ком, кроме себя. Смирись, Тор Одинсон: есть вещи, которые невозможно взять силой. Странно, что ты раньше не знал об этом. Теперь иди, потому что я устала и хочу отдохнуть от вашей асгардской спеси.
Тор скрипнул зубами и поднял молот; великанша осталась сидеть как сидела, только медленно перевела взгляд на нависшую гибель.
- Убей меня, - предложила она, - и камни, в которые я рассыплюсь, проклянут весь твой род.
Молот вдруг показался Тору очень тяжёлым. И совершенно бесполезным. Тор сунул его за пояс и вышел под редкий кружащийся снег. Фригг поняла всё по его лицу и отвернулась, пряча слёзы.
- Если это вправду Локи, - сквозь зубы сказал Тор, указав в сторону пещеры, - я…
Фригг всхлипнула в голос, отвернулась. Снежинки падали ей на волосы, на тканое покрывало, и казалось, что мать поседела раньше срока.
На похоронах Тор выпил чуть не бочку мёда, злясь на себя за то, что пьяное зелье никак не берёт над ним власть. Голова болела, но оставалась ясной, и не было убежища от кусачих мыслей, и злоба на непокорное тело всё ширилась и ширилась, так что к концу тризны Тор уже ненавидел всё сущее и себя впридачу. Когда в замке не осталось ни одного, кто стоял бы на ногах, и даже Хеймдалль пошатывался на своём вечном посту, Тор, чуть не падая, добрался до конюшен. О давешнем лживом видении он и не вспомнил, а только пнул задремавшего конюха и потребовал открыть Слейпнира, когда же слуга попытался возразить – без лишних церемоний стукнул того в зубы, отчего хилый полукровка отлетел к стене. Тор тут же о нём забыл, слушая, как Слейпнир храпит и бьёт  задними ногами, злобствуя и чуя будущую славную драку.
- Вот только посмей, - сказал Тор, со второго раза справившись с засовами и войдя внутрь. Света здесь не было никакого, только искры временами летели из-под копыт коня, да светились его злые глаза. – Только попробуй, и я…
Конь всхрапнул, прижал уши и оскалился. Тор подошёл к нему, не задержавшись ради здравых опасений, и поднёс кулак к бархатному носу.
- Гляди, - сказал он с ухмылкой, - гляди, как устроена жизнь. Видишь?
Слейпнир скосил глаза на монументальный Торов кулак; морда у жеребца лоснилась, дыхание пахло горечью. Как у Локи спросонок, - подумал Тор, и давнишняя тоска вкогтилась в него с удвоенной силой. Он разжал пальцы, повернув руку ладонью кверху, и горячее  дыхание коня коснулось кожи.
На ладони лежал кусок пиленого сахару, и Слейпнир, с подозрением косясь на неожиданное подношение, всё же взял его мягкими губами.
- Вот так, - сказал Тор. Момент был самый подходящий, чтоб вскочить на жеребца, сжать коленями бока, погнать далеко-далеко, к самому океану, и пусть пена падает с крутых боков, пусть злая отцова тварь пробует скинуть седока – Тор был уверен, что удержится даже и без седла. Но хватать Слейпнира за шею и вскакивать на него он отчего-то не спешил, занятый мыслями. – Вот так она и устроена, жизнь, - сказал он больше себе, чем коню. – Только Локи дал бы сахар с ядом, а я нет.
Слейпнир презрительно фыркнул и обыскал Тора, тыкаясь мордой в плечи и грудь в поисках дополнительного угощения. Тор ухватил его за гриву и, шатнувшись, оттолкнул.
Конь заржал, негодуя, и врезал двумя парами задних копыт в окованную железом стену, посыпались искры.
- Оставь его, - раздражённо сказали сзади. Тор замер, потом медленно обернулся, помотал головой и сказал:
- Не обманешь. Ты столб.
Кажется, это был первый в жизни раз, когда ему удалось по-настоящему удивить Локи чуть не до немоты. Брат даже остановился, не дойдя до него, и поднял брови.
- Столб? – переспросил он, явно не доверяя собственному слуху. – Что… какой ещё столб?
- Деревянный, - хмуро ответил Тор, чувствуя глупость этого разговора. Он подошёл к Локи – тот в темноте казался смутной тенью, только бледное лицо плавало перед Тором, будто чуть светилось, - невольно вспомнил ту луну, что обжигала его сквозь раскрытое окно, и к горячей тяжести в голове прибавилась другая, столь же пьяная.
- Наконец-то, - сказал Локи, когда Тор взял его за шею и прижал к стене. Под пальцами у Тора вместо гладкой древесной плоти была живая, обманчиво хрупкая, упругая и подвижная. В панику Локи не ударился – с чего бы? – и оборачиваться не стал, а так и стоял, позволяя держать себя за глотку. Потом губы его шевельнулись, мягкая вибрация толкнулась Тору в ладонь.
- Что? – повторил Тор, потеряв за этим ощущением смысл услышанного. Локи вздохнул, уперся затылком в стену и повторил:
- Не при нём.
Тор ошалело моргнул, чуть ослабил хватку и переспросил, косясь на Слейпнира:
- Ты что – его стесняешься?!
Локи нахмурился, строго поглядел на жеребца – тот перебирал всеми восемью копытами по каменному полу, издавая неприятное скрежетание, - и кивнул.
- Что бы ты ни собирался делать со мной – не делай при нём. И хватит уже держать меня за горло, Тор. Делай что-нибудь.
У Тора потемнело в глазах, будто это его самого сейчас держали за кадык, и пуще всего – от беспредельной наглости. Локи, казалось, ничего и никого не боялся, и в особенности не боялся его, Тора, а ведь должен был. Ведь должен?
Просьбу Локи Тор выполнил лишь частично. Слейпнир всхрапнул и попятился, но Тор сунул ему под нос кулак и пообещал показать ётунову бабку, и конь притих, кося назад ярким глазом. Локи не сопротивлялся, когда Тор зашвырнул его отпрыску на спину, не сопротивлялся, когда сел следом сам, вцепившись коню в гриву и зажав Локи между собой и шеей Слейпнира, и не сказал ни слова, когда Тор ударил жеребца пятками по бокам. Он сидел, как если бы сидел на стуле, а не на дико несущемся коне, и откинулся Тору на грудь, так что влажные волосы касались подбородка, и словно бы спал. Тор бросил думать о том, отчего это так, и помнил только одно: наконец-то. Наконец-то всё станет ясно, и больше между ними – так или этак – не будет недомолвок. Нетерпение было так сильно, что Тор то и дело бил коня по бокам, и Слейпнир слушался, нёсся всё быстрее, пока в лицо не рванулся влажный солёный ветер, а под копытами не заскрежетали камни.
Локи, будто того и ждал, наклонился к уху коня и шепнул ему что-то, от чего Слейпнир остановился. Бока у него вздымались, с морды на мокрые камни берега падали клочья пены. Такой же пеной исходил растревоженный океан, надувавшийся между острых скал и то и дело с шумом плескавший на берег. Тору хотелось скакать дальше – в основном потому, что слишком приятно было ощущать Локи в объятиях, снова, после долгого перерыва – и вдобавок, пока они скакали, говорить было невозможно, а это в их случае было Тору только на руку. Теперь Локи, соскользнув с потной спины Слейпнира, стоял рядом, рассеянно поглаживая ходящие ходуном бока, и приговаривал что-то успокаивающее.
Тор взял Локи за плечо и сказал:
- Оставь его. Или передумал?
Локи поднял на него тёмный взгляд, кивнул, как если бы речь шла о чём-то давно решённом, и пошёл, оскальзываясь на мокрых камнях. Океан ревел за ними, вскидывал в воздух серые крылья волн, с громом и плеском опадал между острых каменных глыб. Локи отошёл подальше – туда, где редкая жёсткая трава схватилась за мелкие камни и песок, остановился, обернулся к Тору.
- Ну, - сказал он, - что будешь делать, брат?
Тор и сам задавал себе этот вопрос. Долгая дорога и встречный ветер выбили из него часть хмеля, и от решимости и понимания осталась только тень.
- За что? – спросил он, имея в виду прежде всего Бальдра. Но и себя, и осыпающийся вокруг мир тоже. – Зачем ты всё это?
Локи вздёрнул брови и принял вид полного недоумения. Это только разозлило Тора, потому что было притворством, и потому что он слишком хорошо знал эти гримасы. Гнев поднимался в нём и грел в промозглом солёном воздухе, горячил щёки и студил лоб.
- Не морочь мне голову, - сказал он, - ты знаешь, о чём я. За что ты Бальдра? Или… или дело тут даже и не в Бальдре?
- Верно, - ответил Локи, оскалив мелкие зубы, - дело тут не в нём. Заметь: всё началось с океана, сюда и вернётся в итоге. Братец, ты же идиот, как ты догадался?
- Ты мне помог, - Тор оглянулся на бушующий океан. – Зачем ты пришёл, раз всё уже решено? О каких долгах говорил? Локи, мы, может быть, в последний раз говорим словами! Помни об этом, когда станешь врать мне в ответ.
- Если и не буду, ты не поверишь, - усмехаясь, сказал Локи. – Куда как выгодней знать, что я всегда лгу, даже когда говорю правду. Это пригодится тебе в будущем, Тор. И знаешь ли, у меня так же нет выбора, как у тебя. Как у всех нас.
- Отцу не следовало поднимать ту вёльву, - ужасаясь себе, проговорил Тор. – Мы могли бы протянуть ещё немного, если бы не знали, что ждёт нас впереди.
- Твои ли слова я слышу, - прищурясь, спросил Локи, - доблестный воин? С каких пор ты решил закрыть глаза перед опасным делом? С каких пор решил прятаться от правды?
Тор сжал голову руками. Собственные громы будто все разом поселились в ней и теперь колотились, требуя выпустить, изнутри в виски и уши.
- А что это за правда? – выкрикнул он, и океан взревел снова. – Что это за правда – что ты убил Бальдра и разбудил Змея? Что хочешь погубить весь мир? Что нам с тобой больше не встретиться, и что это, как ни ужасно – к лучшему?
На мгновение Локи улыбнулся почти прежней улыбкой, ясной и чуть печальной. Он сошёл с камня, на котором стоял, и взял Тора за руку.
- Не всё из этого правда, - сказал он мягко. – Мы ещё встретимся, в этом я уверен. И не только в самом конце. И есть ещё одна вещь, которую тебе следовало бы знать, Тор Одинсон.
Что-то в его голосе было таким, что Тор понял: вот оно. Вот оно, самое ужасное, сейчас оно упадёт из узких губ на землю, сейчас морской ветер подхватит  его и разнесёт вместе с клочьями пены, и это будет как мор, как внезапный мороз: несправедливо и непоправимо. Окончательно.
- Молчи, - сказал он, тряхнув Локи за плечи. – Молчи. Не говори мне этого.
Локи бледно усмехнулся, чуть развёл руками – мол, как знаешь. Потом приподнялся на цыпочки и поцеловал Тора холодными солёными губами. Тор смял их, раскрыл языком, натолкнулся на холодный, как у мёртвого, язык, изумился, отшатнулся – и обмер.
Не серый туман, поднявшийся над водой, не неверный алый отблеск рассвета были виной тому, что Локи теперь казался…
- Ётун, - проговорил Тор, не чувствуя себя. Он весь будто замёрз, и глядел теперь на Локи с ужасом, и всё пытался понять – вот это красноглазое, с сине-сизым лицом чудовище он целовал? С ним делил постель? Его обнимал, защищал, с ним пил и сражался, его горячую кожу гладил жадными ладонями? Вот с этим?!
Глаза у этого Локи были алыми, а губы сизыми, и мелкие острые зубы, ощеренные в улыбке, блестели, как у волка.
- Теперь тебе всё должно быть ясно, - сказал он почти сочувственно, и Тору показалось, будто в его голосе звучит грусть. – Помогло?
Тор отступил на шаг, и ещё на шаг. В нём рвалось что-то, или нет – между ними рвалось что-то, чему никогда не суждено было зарасти. Невозможно было придумать ничего худшего, чем…
- Но как?! – выдохнул он. Локи пожал плечами.
- Спроси у отца, - посоветовал он. – У твоего отца, я имею в виду. И не думай больше о том, что с судьбой можно воевать, Тор. У всякого она своя, у меня – вот эта, - и он поднял ладонь, ощетинившуюся ледяными иглами. – Довольно тебе такой правды?
- Больше, чем нужно, - выдавил из себя Тор. Локи усмехнулся снова, лицо его снова сделалось обычным, бледным – но только теперь Тор видел сквозь бледность едва заметный синеватый оттенок. Помнил, как Локи вечно спал с распахнутым окном, помнил его странности, его магию, всё, всё, всё.
- Надеюсь, ты не грохнешься без чувств, - сказал Локи и отвернулся. – Слейпнир довезёт тебя до дома, но не пробуй больше оседлать его: сломаешь шею.
- Сигюн, - вдруг сказал Тор, и тут же понял, отчего вспомнил о ней: что, если в самом сердце Асгарда теперь растёт дурная ётунская кровь? Что, если…
У Локи чуть дёрнулись губы.
- Тронь её, и я сам тебе сверну голову на сторону, - пообещал он хмуро. – Она из хорошего рода; кровь асов поможет моим сыновьям.
Тор ошеломлённо отметил, что Локи говорит о сыновьях так, словно полностью уверен в том, что они непременно будут. Может быть, он и был уверен, как знать? Это же был Локи, и Тору делалось худо от одной мысли о том, что всё это время, долгое время рядом с ним жил ётун. Ледяной великан. Проклятая кровь, злое чудище, ядовитая гадина, пригретая на груди.
И вместе с тем это был Локи. Его Локи. Тор затряс головой, сжал её ладонями, пытаясь сдержать безумие. Горячий, сладкий, щедрый – его личное сумасшествие, его тайна и преступление, его всё на свете.
- Я… - сказал Тор, но Локи мотнул головой.
- Заткнись, ради всего сущего, - сказал он, без страха повернулся к Тору спиной и пошёл к ревущему океану. Проходя мимо Слейпнира, он погладил жеребца по крупу, повёл рукой по боку, шее, гладкой морде, будто прощаясь. Слейпнир заржал ему вслед, но Локи не обернулся – сошёл, осторожно ступая, к самой воде, взмахнул рукой – и рычащие волны застыли перед ним прозрачно-зелёной дорожкой. По обе её стороны неслась вода, но Локи шёл по льду, как по траве – легко и свободно.
Тор сел на жёсткую траву, закрыл глаза. Он всё равно видел Локи, узкую спину, ровно двигающиеся руки, невероятную ледяную тропинку, протянувшуюся от берега к самому горизонту, и Локи снова и снова уходил от него навсегда. Было бы гораздо проще терпеть боль и неудобство от попавшей под веки соринки, чем от этого постоянного повторения, и Тор, зажмурясь, стал тереть глаза, но не добился ни слёз, ни облегчения.
Он довольно смутно помнил, как вернулся в Асгард. Он даже не обратил внимания на то, как управлялся со Слейпниром, помнил только, что прямиком отправился к отцу и грохнул кулаком не то о стол, не то о собственную разрывающуюся голову. Результат всё равно был один: никакого. Всеотец глядел на него с грустью, лицо его было строгим и усталым, и это было лицо лгуна.
- Почему? – спросил Тор, когда смог выдавить из себя хоть звук. – Отец! Почему?!
Он сам слышал, какой это был ужасный звук – между хрипом и воем. Не крик гнева, даже не рычание – словом, вовсе не то, что полагалось бы издавать будущему царю.
Один вздохнул и поднялся с трона, подошёл к Тору и остановился, глядя на стиснутые кулаки в проступивших синеватых венах.
- Теперь ты знаешь всё, что должен знать царь, - сказал он, покачал головой и добавил, - не в самое доброе время я отдаю тебе власть, сын. Прости за это.
Тор едва понимал его; речь, с его точки зрения, шла о совершенно посторонних вещах. Не о том он хотел говорить, готов был кричать, не ради того мчался, отвернувшись от рассвета, будто боясь снова увидать на сером и алом небе тёмную узкую фигуру, неотвратимо уходящую прочь, прочь, прочь.
- Локи, - выговорил он, и Один покачал головой.
- С ним всё будет в порядке, - сказал он, - насколько это возможно. Верь мне, сын.
- Я верил, - сквозь зубы ответил Тор, - что он твой сын, как я. Во что ещё мне верить, Одноглазый?
Это уже была откровенная грубость, и Один свёл седые брови, сделавшись грозен. Тор упёрся ногами в пол и набычился, готовясь к схватке, но отец решил иначе.
- Ты всей душой ненавидишь ётунов, - мягко сказал он. – И это последнее, от чего тебе нужно избавиться, чтобы быть хорошим царём для Асгарда. Что бы ты сделал, если бы знал сразу, что Локи – дитя Лафея?
Тор попытался представить себе, что бы он сделал, и потерпел неудачу.
- Не знаю, - сказал он, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Маленький Локи с алыми глазами и сизой кожей представился ему с ужасной ясностью, и снова вспомнилось услышанное «кровь асов поможет», и Тор заскрипел зубами. - Я переделал бы его. Я заставил бы его стать асом, как я сам!
Один помолчал, потом сказал через силу:
- Нельзя мухлевать с норнами. Твоя мать попробовала – и что вышло из её стараний? Судьба берёт своё, Тор. Локи это понимает, а ты пока что нет, но я уверен – поймёшь.
- Я ненавижу её, - выговорил Тор, сжимая кулаки, - ненавижу. Эта подлая сука…
Один кивнул так, словно вновь вернулся давний, почти совсем забытый день, когда мир ещё был большим, свет ярким, жизнь – бесконечной, и маленькому Тору впервые удался бросок копьём.
- Я тоже, - сказал отец, - но это всё, что у нас есть. Теперь иди. Скоро я назову тебя владыкой Асгарда, и это будет по праву.
- Отчего, - спросил Тор, не торопясь уходить, - то, чего хотел так долго, даётся только когда уже не нужно?
Морщины на лице Одина сделались глубже.
- Мало родиться царём – им следует стать, - проговорил он, - но мало и стать царём; им нужно быть, а это нелёгкий труд. Со временем к этому привыкаешь.
Тор хотел спросить, обязательно ли со временем превращаться в усталого старика, только и мечтающего, что о спокойном царствовании, да ещё о том, чтобы отдать свою тяжёлую власть в молодые руки, но стыд и жалость в нём оказались сильнее злости.
- Почему, - спросил он снова, - ну почему ты не сказал мне! Я… я понял бы, я постарался бы… сделать что-то…
Один усмехнулся невесёлой, кривой улыбкой.
- Я знал и старался. Твоя мать тоже. Ты не знал, но делал для Локи всё, что было в твоих силах. Не наша вина в том, что его кровь взяла своё.
- Ётунова кровь, - тоскливо сказал Тор. Самым ужасным было то, что отец был прав, и ничего нельзя было поделать. Ни тогда, ни теперь, ни в будущем. Это было нестерпимо и непривычно: до сих пор Тор был уверен, что большинство вещей в мире – разумеется, за исключением Локи и всего, что с ним связано, - могут подчиниться, если ты достаточно силён. Теперь приходилось признаться хотя бы себе самому, что сила мало что решает. Силой нельзя заставить заплакать о мёртвом, силой нельзя уничтожить проклятое племя инеистых великанов, силой нельзя заставить Змея уснуть навсегда, и главное – силой нельзя вернуть того, кто решил уйти. Тор пошёл прочь, и уже у самой двери его настигло тихое:
- Я знал о вас.
Тор медленно обернулся и обнаружил, что отец глядит на него безо всякого гнева. И без брезгливого омерзения, какое Тор готов был встретить и какое посчитал бы совершенно естественным для подобной ситуации.
- Я знал о вас, - повторил  Один, цепко глядя Тору в самую душу, - и молчал ещё и поэтому. Я слишком надеялся на то, что вы сможете понять друг друга. Что Локи сможет довериться тебе, - он усмехнулся, покачав головой, - что ты, может быть, сумеешь принять это. Конечно, это было слишком тяжёлым делом для двух мальчишек, но я до последнего надеялся, что…
Тора захлестнуло бессильным гневом.
- Не понимаю, - сказал он. – Нет, не могу понять. Отказываюсь понимать.
- Это пройдёт, - сказал Один и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Тор поглядел на его опустившиеся плечи и не утерпел.
- Ты и Лафей, - сказал он, сжал кулаки и всё же заставил себя продолжить. – Не говори, что я непочтительный сын, я это знаю и так. Вы… тоже?
Один обернулся к нему и поглядел так, что Тору сделалось жаль его и совестно за себя самого. Он пожалел, что спросил – но должен был знать, а не гадать. Если такое подозрение селится в голове, ты или добиваешься полной ясности, или сходишь с ума, а Тор и без того чувствовал, что далёк от былой ясности рассудка.
- Да, - уронил Один, - мы - тоже.
Из Тора словно вынули хребет. Это уже была последняя капля, действительно последняя.
- Всю жизнь я считал, - медленно сказал он, - что хоть ётунской кровью и принято бранить тех, на кого злишься, но это всё же только обидные слова. Теперь выходит, ты сам впустил Ётунхейм в наш дом. Ты потому запретил мне ту войну?
- Нет, - сказал Один. – Что тебя воспитали в презрении к ледяной крови – моя вина. Я опасался, как бы у Лафея не оказалось двое сыновей вместо одного.
Тор сморгнул и попытался понять, о чём отец толкует.
- Асгард строился руками великанов, - продолжал тем временем Один, - многие из асов брали в жёны их женщин, просто говорить об этом… не слишком принято. Прости мне, сын. И постарайся понять, что не всякий ётун – злобное чудище, пожирающее мидгардских младенцев, так же как не всякий ас - защитник мирового древа. Это тяжело, я понимаю.
Тор расхохотался так, что чуть не задохнулся.
- Тяжело? – повторил он. – Тяжело? Я мечтал убить Лафея, знаешь? Я думал – подарю тебе его голову, и ты будешь счастлив. А теперь что же… что же – ты с ним… и мы с Локи всё-таки братья?
Один тяжело вздохнул.
- Я и сам думал несколько сотен лет кряду, что всё, чего мне не хватает для счастья – голова Лафея, - сказал он, помедлил и добавил, - и я не знаю, братья вы или нет. Ётунская магия – сложная вещь, и я не смог добиться от Лафея правды. Знаю только, что Локи может быть моим сыном, а может быть, и нет в нём моей крови – но какая, по большому счёту, разница?
Если так смотреть, разницы и вправду не было никакой. Тор попытался сказать что-то, но горло сдавило, и он, махнув рукой, вышел, поднялся к себе. Чувство было такое, будто его долго и упорно колотили, как бельё вальком о камни, и вытрепали до дыр, до прозрачности. Он не пошёл к Сиф, а лёг в своей старой комнате и всё смотрел и смотрел в расцветающее алым небо. На сердце впервые за долгое время было пусто, только тихая упорная печаль грызла где-то, как мышь в пустом доме, и смешной и жалкой казалась долгожданная коронация.
Впрочем, Тор твёрдо знал, что не посмеет отказаться. Локи бы посмел, наверное, но то Локи. Ётунская кровь… не ругательство, не злое слово, а грубая и колючая правда, которую невозможно удержать в руках, но и выпустить невозможно тоже. Сизая кожа, алые глаза… скольких родичей Локи он, Тор Одинсон, отправил в Нифльхейм? Скольких смёл бы с лица земли, дай ему отец такую возможность? И дело тут было не в том, что ётуны были злобными тварями, пуще всего любившими тёплую кровь – нет, многие из них веками жили в Ётунхейме и не совались наружу, - но в чём-то более глубоком.
В сказках, - мутно подумал Тор. Голова у него болела, предельная усталость туманила мысли, но сон не шёл. – Дело тут в сказках. Всегда есть хорошие и плохие, всегда. Непременно есть добрый воин и злое чудище, всегда есть волшебное оружие и множество испытаний, и в конце чудище всегда дохнет – но что делать, если это чудище порой глядит на тебя так, что ты готов скормить ему собственное сердце? Что делать, если ты уже это сделал, и остался пустым, как пробитый бочонок?
Может быть, пора было сочинить новые сказки: про будущий конец мира, про сумерки, про страшного волка, что сожрёт с небес солнце? Тор невесело засмеялся, представив этакую забаву. Детишки примутся визжать и прятаться под подушку.
Подготовку к коронации Тор благополучно пропустил. Ему было не до того, чтобы заниматься всей положенной ерундой, а Фригг требовалось отвлечься. Она тоже понимала это, и не подпускала никого к себе на помощь; только Всеотцу она уступила, когда он изъявил желание лично проверить всё, что касалось оружия и воинов. Тор в это время то и дело уезжал в Мидгард, будто наказывал сам себя. Старик оказался прав, и многие умерли той зимой, но и Тёкк оказалась права: холод не был вечен. Просто долог. Тор, стыдясь, брал в кладовых пищу, пускал упряжку шагом, и козлы тащили, увязая в скрипучем липком снегу, чью-то будущую жизнь. Мёд, зерно, белую слежавшуюся муку, тугие куски солёного мяса. Люди Мидгарда были неплохими охотниками, но зверьё попряталось по норам, испугавшись внезапной невзгоды, а кое-где и перемёрло, и Тор знал, что иногда отчаявшиеся люди брали куски от падали для еды. Припасы Тор привозил то к одной, то к другой околице, сгружал поближе к воротам и уходил, чтобы уже издали громыхнуть в замёрзшее розовое небо и вызвать людей из ощетинившихся, запертых на все засовы домов.
Следовало, конечно, сделать иначе: как раньше, придти свободно и легко, объявить свою волю, выгрузить из саней множество подарков и стоять, гордясь собственной величавой щедростью, а то и велеть поминать Всеотца в благодарственных молитвах, но Тор не мог. Он глядел на расплескавшиеся серо-снежные долины там, где пару месяцев назад была нежная зелень набухающих колосьев, на чёрные пни там, где раньше был лес. Люди, спасаясь от холода, будто обгрызли лес по краю, и в небо теперь упирались столбы чадного дыма.
Тор стыдился так сильно, что не мог заставить себя показаться даже тем, кто мог бы искренне обрадоваться его приходу. Волосы и лицо его так замерзали в этих походах, что казались седыми, а что до неурочного в зимний час грома – так и вся зима была неурочной, дикой, невозможной раньше, и оттого Тор не боялся быть узнанным, и приезжал снова и снова.
Отец будто чувствовал происходящее – а может, и знал о нём, Тору было безразлично, - но ничего не говорил. С Тором вообще стали разговаривать гораздо реже и почтительней, это получилось как-то само собою: просто он теперь редко бывал дома, а когда приезжал, лицо его, обмётанное морозом, было почти чужим. Все и так знали, в чём причина: скорое царствование никого не оставляет прежним, вот и Тор не сделался исключением, враз повзрослев и сделавшись жёстким, как его собственная одубелая от мороза кожа. Сиф, жалея его, пробовала мазать лицо и руки каким-то зельем, но обожжённое холодом лицо так и осталось красным. Тор развёл руками, глядя на расстроенную жену, и велел ей не печалить себя по пустякам, потому что нехорошо огорчать дитя ещё до срока.
Живот у Сиф делался всё круглей, ходить к ней ночами было уже нельзя, но Тор и не пытался – его как отрезало от радостей плоти, - и он входил к жене только чтобы посидеть в тепле и горьком запахе трав, поглядеть на то, как его красавица Сиф ходит, тяжело ступая и переваливаясь, будто утка, как волосы её блестят по-прежнему, и этот подарок Локи – единственное, что осталось от прежней Сиф. Это казалось Тору диким, но правильным. Так и должно было быть.
Однажды он вернулся, пряча что-то в рукавице. Сиф, удивлённо глядя на таинственное лицо мужа, сунула распухшие пальцы в узкое тепло, отороченное мехом, и замерла.
- Да, - сказал Тор в ответ на её недоумение. Он осторожно стянул рукавицу, чтобы не помять хрупкие стебли, и оставил на ладони Сиф три тоненьких бледных цветка. Жена глядела на них со смесью радости и непонимания: в Асгарде никого нельзя было удивить цветами, и пуще того такими невзрачными.
- Росли под снегом, - пояснил Тор, тронул тонкий бледный венчик. – Скоро придёт весна.
Тут Сиф поняла, лицо её переменилось, она заулыбалась – и охнула, взявшись за поясницу.
- Позови Фригг, - пробормотала она, будто прислушиваясь к происходящему внутри. – Она, должно быть, у Сигюн. Пусть придёт потом ко мне.
Тор отметил, что никакой почтительности в словах жены нет и в помине; она просто забыла о положенных экивоках и просила о том, что было действительно важно.
- Сиди смирно, - велел он, - я позову мать. И если вздумаешь родить мне дочку, я выброшу её за ногу в окно вместе с тобою.
Сиф расхохоталась, показала Тору кулак и снова охнула. Тогда Тор поднял её, расплывшуюся и тяжёлую, на руки, понёс к постели и осторожно опустил.
- Сейчас вернусь, - пообещал он и пошёл за Фригг. Та действительно была у Сигюн, и в другое время Тор ни за что не пошёл бы в комнату к жене Локи, но сейчас не вспомнил об этих глупостях, стукнул кулаком в резную створку и позвал мать.
Та появилась мгновенно, выслушала короткий рассказ, кивнула и стала собирать разложенные на столе непонятные для Тора вещи: какие-то пучки сушёных листьев, чистое полотно, чашки и склянки. Тор стоял у притолоки, заставляя себя не трястись раньше времени, и тут мягкий голос Сигюн произнёс:
- Дай я помогу тебе.
Фригг что-то проговорила, но Тор не услышал, что именно. Он глядел на Сигюн, поражаясь тому, что видел. Сиф, подобно многим красивым женщинам, переменилась к худшему, всю себя отдавая младенцу; Тор понимал это и не сердился, зная, что красота к ней вернётся.
Сигюн осталась прежней. Только к ней будто пристегнули огромный, выступающий вперёд мешок – как один из тех, что сам Тор возил в Мидгард, - и обтянули его серым платьем. Но даже с этим бурдюком под грудью Сигюн двигалась легко и свободно, помогая Фригг собрать травы, и глаза у неё были лишены той постоянной отрешённости, что всё последнее время сопровождала Сиф.
Ётунская кровь, - думал Тор, глядя на женщину Локи. Ётунская кровь. Почему живот у неё такой огромный? Будто носит великана.
О последнем он спросил у матери, когда вёл её к Сиф. Фригг чуть удивилась, подняла брови.
- У неё двойня, - объяснила она, - такое бывает, ты знаешь.
Тор с неудовольствием подумал, что до сих пор не задавался подобными вопросами. Всё это были женские дела, насквозь прошитые волшбой, и мужчине не подобало в них разбираться. Но всё же было немного обидно, что у Локи будет сразу двое сыновей, а у него, Тора – только один.
Фригг будто поняла, о чём он молчит, улыбнулась и сказала:
- Твой будет богатырём, Тор. И никто не станет мешать ему расти так, как подобает расти внуку Одина.
Тор глянул на мать с благодарностью. Действительно: сыновья Локи должны были прижиматься друг к другу, а его наследник рос свободно.
- С нею всё будет в порядке? – спросил Тор, задержав мать на самом пороге спальни. – Обещай мне.
Фригг покачала головой и сделалась грустна; Тору будто плеснуло холодом под грудь, и она, видя его страх, опомнилась.
- Я не о том, - сказала она. – Сиф молодая и сильная женщина, она родит легко. Но не требуй с меня клятв, сын. Я… дурно к ним отношусь теперь.
Тор кивнул, поцеловал её в щёку и отступил, давая дорогу. Из спальни донёсся приглушённый вскрик, и он торопливо ушёл, чтобы не коснуться ненароком женского волшебства. Делать он ничего не мог, и только сидел, опрокидывая кубок за кубком, и ждал вестей. Уже к утру прибежала служанка, вся мокрая, с завившимися на висках колечками потных волос, и проговорила, задыхаясь:
- Госпожа Фригг зовёт. Поглядеть на сына.
Тор поднялся, шатаясь, прошёл за спешащей девушкой в спальню, где пахло кровью, отварами трав и недавней могучей волшбой, заглянул в лицо Сиф. Губы у той вспухли, глаза были красными, как у ётуна, и Фригг исподтишка показала Тору кулак, чтобы не вздумал сказать чего-нибудь вслух, но в том не было нужды: Тор, едва взглянув в лицо тугому свёртку, потерял дар речи.
Сын был крохотный – так показалось Тору с непривычки, - с очень красным и сердитым лицом, плотно зажмуренными глазами и скобкой недовольного рта. Тор глядел на то, как мальчик кряхтит, как раздувает ноздри, и чувствовал невозможное в своей силе облегчение. Он молча глянул на Фригг – та стояла, гордая и усталая, - и вновь поглядел на красное личико.
- Я назову его Магни, - сказал он, наконец. Мальчик будто услыхал и немедленно раскрыл мутные, в молочных младенческих бельмах, глаза, поглядел на Тора и зажмурился снова.
- Когда объявишь пир в его честь, - сказала Фригг, - постарайся не слишком буйствовать. Ночь и без того выдалась нелёгкой.
Тор кивнул, всё ещё не находя никаких достойных слов. Локи знал, о чём говорил тогда. Тор ещё не слишком понимал, любит ли это крохотное создание, но отчётливо ощущал, что Локи был прав: ничего сложного в том, чтобы быть отцом, нет. Всё случится само собою – и он, Тор Одинсон, на куски разорвёт любого, кто тронет его сына хоть пальцем. Это был не первый его ребёнок, но первый законный, и отчего-то это было важно – может быть, оттого, что Тор видел в крошечном свёртке будущее Асгарда… если оно будет, это будущее.
Фригг выпроводила его за дверь, вышла следом и спросила озабоченно:
- Ты счастлив?
Тор кивнул прежде, чем подумал, и с изумлением обнаружил, что это могло бы быть правдой. По крайней мере, он был счастливее, чем мог бы, учитывая обстоятельства, и за одно это уже следовало бы благодарить судьбу. Но Тор не мог. Слишком велики были счёты между ними, и оставалось лишь надеяться на то, что мальчик окажется удачливей его самого.
- Хорошо, - сказала Фригг и обняла его. – Удивительно, но я, кажется, тоже.
Тор кивнул и обнял её в ответ. Плечо у него тут же промокло, но утешать он никогда не умел и оттого только гладил мать по спине, пока она не успокоилась.
Теперь от коронации не было спасения, да Тор и не собирался спасаться. Он потерял к этому делу всякий задор, это верно, и опасался оказаться плохим владыкой, но верил отцу. Если тот говорил, значит, имел на то основания… и кроме того, Тор твёрдо намеревался разобраться с Ётунхеймом. Этот давний план претерпел некоторые существенные изменения, и Тору не слишком нравилась необходимость договариваться с ётунами, но… всегда было это «но». Просто раньше Тор его не замечал, а теперь вот заметил. Можно, постаравшись и положив множество асов, стереть Ётунхейм до последней льдины, можно было даже справиться с Лафеем – о нём Тор, впрочем, изо всех сил старался не думать, - но что это изменит? Инеистые великаны всё равно останутся жить. Они уйдут под землю, в пещеры, просочатся сквозь землю, вновь вырастут сами по себе, как вырастает камень, и вновь придётся всё начинать сначала, и так до бесконечности…
Теперь Тор это понимал и дивился своей прежней уверенной беспечности. Тогда казалось, что стоит убить последнего великана, и в мире немедленно воцарится благодать. Сейчас сделалось ясно, что такой простой вещи не хватит, чтобы однажды передать Асгард сыну с чистой совестью и ясным сознанием того, что сделал всё, что мог и был должен.
Тор думал об этом, обряжаясь в алый плащ и готовясь спуститься туда, где шумело благородное общество, собравшееся приветствовать нового короля Асгарда, и думал также и о том, что от Локи нет вестей, и неясно, хорошо это или плохо. Тор предпочёл бы знать, где он и чем занят – не чтобы травить душу, но просто для душевного спокойствия, но про Локи не было ни слуху ни духу, и это и тревожило, и радовало.
Зал, пышно украшенный, был полон асов в ярких одеждах. Тор никогда ещё не видел, чтобы огни горели так светло, и чтобы золото так сияло, и чтобы при этом его шаги отдавались гулким многоголосым эхом в невероятной для столь многочисленного собрания тишине. Тор шёл мимо воинов, слыша даже шелест собственного плаща, и стук собственного сердца казался ему раскатами грома. Он даже испугался, что опозорится, споткнувшись, или повернётся и побежит прочь, как испуганный величием Асгарда смертный, но ни того, ни другого, конечно, не случилось. Он дошёл до ступеней, что вели к трону, остановился и взглянул в глаза отцу.
У Одина было лицо смертельно уставшего человека, завидевшего, наконец, долгожданный дом. И он смотрел на Тора с надеждой, опаской и потаённым гневом – и за то, что надеяться теперь приходится не на собственные крепкие руки и копьё, а на сына, и за то, что опасаться теперь приходится тоже не собственных ошибок, но ошибок Тора Одинсона, нового царя.
До сих пор Тор думал, что слова клятвы ему доподлинно известны. От первого вопроса до последнего – он столько раз слышал их от матери, от Огуна, он даже читал их в томе исторических хроник, примеряя на себя будущую власть и не желая опозориться. Но только сейчас, слыша их наяву и отвечая согласием, он чувствовал их весомость. Каждое обещание ложилось ему на плечи уверенной тяжестью, каждое оказывалось в руке, как хорошо заточенный дротик. Клятва не была слишком длинной, но к тому времени, как Один закончил с вопросами и поднялся, Тор весь взмок под одеждой. Это было слишком много для него, и неясно было, как он сможет делать что-то с этаким грузом на плечах. Одно только было несомненно: он был сыном своего отца, и если привык Один – привыкнет и он. Царская кровь поможет, да и Один ведь не отправится в долгие странствия, у него можно будет спросить совета или помощи.
- Я, Один Всеотец, говорю вам: вот новый владыка Асгарда, его защитник и воля по праву!
Вдруг Тору стало очень  легко. Больше нечего было бояться, кончилось долгое ожидание – и вот, всё случилось, и случилось хорошо. Видно, он и вправду был рождён царём, и всю жизнь шёл к этой минуте. Он поднял голову и подошёл к отцу, чтобы принять его благословение и корону Асгарда, и Один обнял его с неожиданной силой. Он сам словно помолодел, сняв с себя власть и отдав Тору, и даже похлопал его по спине.
- Правь справедливо и храбро, - проговорил он негромко. Тор слышал, как внизу, в зале, шумит словно бы прибой. Крики и здравицы накатывали глухим многоголосым рокотом, в котором нельзя было разобрать отдельных слов, а только единый клич, восславлявший его, Тора Одинсона.
Нового царя.
- Я буду, - ответил Тор, обняв отца в ответ. Один чуть заметно кивнул, губы его тронула улыбка.
- Я знаю, сын, - он отстранился, снял с волос золотой обруч и надел его на голову Тору. Внизу взревели особенно громко; Тор медленно выдохнул и выпрямился, обводя зал взглядом. Лица сливались, выглядели чуждо и странно, но ни в одном Тор не заметил осуждения или недоверия – напротив. Фандрал, тот вообще орал и хлопал по спине стоявших рядом, да так, что один из придворных асов едва устоял на ногах. Сиф, успевшая оправиться после родов, стояла рядом с Фригг, держа на руках младенца, и золотые её волосы сияли, как всегда, но глаза блестели куда ярче. Ей нравилось быть царицей, и Тору это показалось почти смешным. Сам он пока понятия не имел, нравится ли ему самому, но женщины любят блестящие вещи.
Лёгкость ушла так же быстро, как накатила – пенной, переменчивой волной, и вскоре Тор оказался лицом к лицу с чужими клятвами. Один вёл его по залу, воины преклоняли колени, обещали служить Тору так же верно, как служили его отцу, благородные асиньи опускали ресницы и бросали на нового царя взгляды, полные восхищения, а Тор всё думал о том, что делать теперь, и не мог придумать. Он всегда ждал этого дня, и вот теперь ждать стало нечего, и он против воли чувствовал себя обманутым.
Сам он не чувствовал в себе никакой перемены. И тяжесть, и обманная лёгкость истаяли, и остался просто он – Тор, теперь царь Асгарда. К нему не добавилось ничего, кроме титула да права решать, и это было удивительно. До сих пор он думал, что в такой день вся его жизнь переменится безвозвратно, и сам он тоже станет другим – сильнее, умнее, могущественнее, - но ничего подобного, он был таким же, как и час, и день назад.
Будь здесь Локи, и будь всё как раньше, и Тор пошёл бы к нему, выложил бы всё как на духу, стерпел бы насмешки и вскоре получил бы внятное объяснение происходящему. Но Локи был не здесь. Будь жив Бальдр… впрочем, что об этом думать. Асы кричали и приветствовали его, из пиршественной залы текли вкусные запахи праздничной еды, всё впереди было таким простым, таким понятным, с детства желанным – и ущербным, как надбитый кувшин.
Потому первым решением, которое Тор принял, сделавшись царём, было решение обмануть собственный народ и родню. Он постарался изобразить радость и гордость, насколько мог притвориться, и весь бесконечный праздничный пир просидел, улыбаясь так, что заболели щёки.
Во вторую же очередь он пошёл к отцу. Едва лишь первый пьяница упал под стол, притворство стало бессмысленным – удивительно, как это Локи справлялся с этим занятием без видимых усилий и усталости, - и Тор поднялся, объявил во всеуслышание, что отправляется спать, и ушёл. За спиной его продолжилось прежнее веселье, но никто не осмелится орать слишком громко, опасаясь потревожить его отдых. Это тоже показалось Тору смешным – или, может быть, выпитое всё же ударило в голову, и он тихо посмеивался, пока шёл к покоям Одина и Фригг.
Оба были там; мать расчёсывала Всеотцу волосы, легко проводя гребешком по спутанным седым прядям. Повязку Один уже снял, и слепой глаз, окружённый шрамом, не был прикрыт. Тор видел это не впервые, но уважение от того не сделалось слабей. Отец всегда был образцом воина, властителя  и мужа. Всегда… до недавнего времени. Теперь, услышав шаги, Один чуть повернул голову.
- Я знал, что ты придёшь, - сказал он, перехватил руку Фригг и поднёс к губам. – Принеси нам вина, благородная жена могучего мужа.
Фригг хихикнула, как девочка, и отложила гребешок. Тор глядел, как колышется её подол, скользя по плитам пола, и думал о том, что Сиф станет такой же. Вот только второго сына он постарается не…
Мысль была из тех, что лучше не додумывать до конца, и Тор прогнал её, сосредоточившись на главном.
- Что теперь? – он стянул с себя плащ и вздохнул свободней. – Я царь, но ничего не переменилось.
- Больше суеты, - возразил Один, усмехаясь. – С утра прибудут из всех девяти миров, и придётся тебе принимать их клятвы и дары. Тяжёлая доля, и я не завидую тебе.
- Цверги, ётуны, пикси, смертные, асы и ваны – и всё это в одном зале? – Тор даже головой покачал. – Ты ведь поможешь мне, отец?
Один хмыкнул и кивнул.
- Первое время я побуду с тобой, - он помолчал, потом сказал решительно, - затем мне нужно будет уехать с твоей матерью к её родне. Фригг скучает по мудрым женщинам, и мне неплохо будет подышать морскими ветрами.
Тор поглядел на него и спросил подозрительно:
- Но ты ведь вернёшься?
Он понимал, конечно, что это смешно, цепляться за опыт и могущество отца. Все равно что взрослому асу ходить на четвереньках из опасения упасть и расшибиться. Но слишком непривычно и неуютно было знать, что больше нет надёжной стены, всегда защищавшей его, как и всех асов, и что он сам теперь – такая стена.
- Вернусь, - заверил Один, явно понимавший, о чём Тор думает. – Но ты привыкнешь раньше, сын, обещаю. К этому привыкают быстро. Быть царём куда тяжелей, чем любым из смертных, а тяжёлая работа, ты знаешь, увлекает с головой.
- Как битва, - заметил Тор, чуть усмехаясь и вспоминая свой первый бой. Тогда он извёлся едва не до смерти, дожидаясь её, а когда впервые вдохнул густой запах взрытой земли, крови, стали и конского пота – рассмеялся от облегчения и ринулся вперёд. Будет ли так же сейчас?
Один кивнул.
- Как битва, - он вновь помолчал. – Лафей не станет посылать кого-то себе на замену.
Тор против воли нахмурился, потом понял.
- Прибудет сам? – он попытался подобрать слова, чтобы не уязвить отца, и не сумел. Говорить при нём о Лафее было как сдирать присохшее с раны. – Ты уверен, что можно ему позволить?
- Лафей – самый разумный из ётунов, - твёрдо заявил Один, - и я хочу быть при том, как он принесёт тебе клятву, потому что он ещё и самый хитрый из всех. Знаешь ведь, как у них становятся царями?
Тор пожал плечами – он понятия не имел, как у ётунов становятся царями. Один зафыркал, веселясь, и Хугин – или Мунин, Хель их разберёт, - проснулся, проскрежетал когтями по спинке его кресла, недовольно моргнул и уснул снова.
- Ничего, - сказал Один, - это не так важно, как Мьёлльнир. Обычай у них довольно глупый, как по мне, но полезный для Асгарда: слишком много воинов гибнет. Когда кому-нибудь из ётунов хочется сделаться царём, он должен или убить своего предшественника и государя, или укротить ящера. Ты помнишь эту гадину?

Может быть, и был на свете Хлорриди бестрепетный, Тор, не знающий промаха, первый среди сыновей Одина и царь по праву. Может быть, он и был – но только это был какой-то другой Тор. Он жил, должно быть, в священных лесах Мидгарда, ему приносили дары, он не знал ни пощады, ни сожалений, ни колебаний – но только сам Тор давно уже не был таков. И перестал им быть не с того мига, как Лафей подержал его за глотку над пропастью, но с того долгого, растянутого в бесконечную нить мгновения, как увидел Локи, упавшего на колени перед ётуном. До того всё было так ясно и просто!
После того, как Локи вымолил его жизнь, и огромная ладонь разжалась, опуская его на растрескавшийся лёд, всё сделалось не так. Будто осколок льдинки застрял в горле и под сердцем – крошечный, острый, почти незаметный, он всё же не таял. О нём можно было позабыть, но не избавиться совсем, и Тору подумалось – что, если это лишь начало?
Он всё молчал, и его люди приняли это за поощрение. Богу положено отвечать на молитвы, но только если эти молитвы достаточно горячи и полны славословий, и потому смертные утроили старания. Цверги больше не пели, вечно щебечущие пикси, и те примолкли, и слышны были лишь хриплые голоса, сливавшиеся в единый восторженный вопль. Тор подумал о том, что отец будет сердиться – чем дальше, тем реже вспоминали его имя, - и тут же забыл, потому что рыжий Харальд выкрикнул:
- Пусть сгинут в Хель те, кто тебя не чтит! – и глянул на самый дальний край стола, где несколькими ледяными глыбами сидели ётуны. Видно, он только сейчас вспомнил о том, что негоже затевать драку на пиру, потому что на лице его проступило замешательство; он быстро огляделся, воинственно задрал бороду и закончил, явно гордясь собственной находчивостью, - и первым – злокозненный Локи!
Слышно было, как трещат огни в светильниках. Рыжий Харальд оглядел всех, недоумевая наступившей тишине, и пояснил:
- Кто же ещё виноват в гибели Бальдра? – он плеснул мёда в сторону, и тот потёк и впитался в землю. – Пусть его зажрут собственные дети!
Тор оказался на ногах раньше, чем успел понять, что собирается делать или говорить; он видел, как смертные одобрительно хлопают Харальда по плечам и спине, и ещё – как цепким багровым взглядом следит за скандалом Лафей.
- Довольно сказано, - выговорил Тор, изо всех сил удерживаясь, чтобы не заорать, что Локи не таков, нет! Локи… и это не дело смертных вообще – желать кому-то из асов погибели!
Говорить такого было нельзя. Потому Тор налил мёда и себе, а кубок у него был взят из давнего похода в Ванахейм, и потому в него входил чуть ли не полный кувшин,  отпил глоток и передал тяжелую золотую чашу Харальду. Тот едва удержал её – подвиг, для смертного почти невероятный, - и приложился губами к мёду.
- Пейте, - сказал Тор, глядя поверх пирующих, - пейте и веселитесь. Забудем о гневе хотя бы на эту ночь, потому что я желаю видеть сегодня только радость.
Ему показалось, что этих слов достаточно, тем более что рыжий смутьян уже шатался от мёда и тяжести, и отдал ношу следующим за ним, и воины подхватили её и держали вдвоём, сберегая драгоценный подарок. Где-то вновь несмело ударил цвержий барабан, тонко заныло странное приспособление, какое цверги-музыканты зажимали меж зубов и заставляли звучать, нависшая гроза, подумав, понемногу отошла в сторону, но тяжкий взгляд Лафея всё не отрывался от Тора. Он давил и давил, и снова Тору почудилось, будто льдышка в нём поворачивается и режет острым краем.
- Пейте, - повторил Тор и сел, чувствуя себя проигравшим. Ему тут же поднесли чашу взамен подаренной, и он первым последовал собственным словам, опорожнив её до дна и тут же наполнив снова.
После этого пир превратился для Тора в путаную долгую сумятицу, где было много музыки, голосов, мёда и мяса, здравиц и славословий, ярких огней и буйного веселья. Всё это обкатывало его, словно морская вода галечный голыш, и, хотя не проникало внутрь, всё же меняло. Он не помнил, долго ли просидел за столом – должно быть, до самого рассвета, когда цверги торопливо ушли, унося тех, кто уже не мог идти сам, - но обнаружил себя стоящим у белой стены, и по этой стене полз розовый и жёлтый рассветный блик.
Голова у Тора гудела, и он постоял ещё немного, упираясь в стену лбом и пытаясь понять, куда забрёл. Потом он всё же нашёл в себе силы отстраниться от опоры и оглядеться по сторонам, и с тупым удивлением понял, что стоит у самых покоев Сигюн.
Это что-то ему напомнило, и он пошёл вперёд, одним ударом распахнув резную дверь и ввалившись в тихую, пронизанную утренним солнцем комнату.
В следующую же секунду что-то тёмное мелькнуло у него перед глазами, и солнце кончилось. Тор упал бы, если бы был не так пьян, и если бы его толкнули ещё хоть на крупицу сильнее. Вместо этого он попятился, дикими глазами озираясь по сторонам, и прямо перед собой увидал бледную Сигюн, в сером домашнем платье и с ножом в руке. Тор, как зачарованный, глядел на острый розовый блеск, и ещё – на колыбель, которую Сигюн заслоняла от него собственным телом.
Кажется, он что-то сказал, потому что губы Сигюн шевельнулись – воспалённые, искусанные, и она тоже сказала что-то, но Тор не услышал, что именно. В голове у него шумело, и солнце играло на лезвии, заставляя жмуриться.
- Покажи мне их, - сказал он, шагнул в сторону, пытаясь обойти Сигюн. Драться с нею он не собирался, а только посмотреть на младенцев. – Я пришёл посмотреть на детей Локи.
Сигюн вновь заступила ему дорогу, и нож снова блеснул в её руке. Тору видно было, как эта рука дрожит от слабости, и ещё – как по платью на груди ползут мокрые пятна.
- Если тронешь их, - прошептала Сигюн, - я ударю.
Тор расхохотался, и его тут же затошнило. Впрочем, он не собирался сдаваться, и хотел даже спросить, как это женщина, родившая только вчера и едва стоящая на ногах, собирается справиться с ним, Тором Одинсоном, но Сигюн оскалилась и дохнула на него ледяным ветром. Этого не могло быть, и Тор застыл, глядя на неё в немом изумлении. Холод, ударивший в лицо, несколько отрезвил его, и какие-то мысли зашевелились в голове – и прежде всего та, что Сигюн, должно быть, решила, что он пришёл выбросить её сыновей за окно, потому что негоже растить в Асгарде дурную ётунскую кровь.
- Я ничего не сделаю им, - поспешно заверил он, - я только пришёл… посмотреть на них.
- Мои дети не щенки, чтобы осматривать их стати, - сказала Сигюн, и у Тора ушло не менее минуты, чтобы понять сказанное.
- Ты дура, - ответил он грубо, - я царь и хочу посмотреть в глаза собственным племянникам. Что в том дурного?
Сигюн сощурилась, разглядывая его и будто колеблясь, затем сказала:
- Должно быть, я слишком устала, могучий Тор, и потому решила, что ты пришёл не за этим. Прости мне.
Тор только махнул рукой и ответил:
- И ты мне, Сигюн. Всё же позволь мне посмотреть на них.
Сигюн медленно убрала нож за пояс, отступила на шаг и на другой,  и Тор увидал два одинаковых свёртка. Младенцы недовольно кряхтели, разбуженные шумом, и готовились заорать. Лица у них были крошечные, очень красные и морщинистые, но совершенно обычные, и Тор едва не умер от облегчения, рассмотрев блеснувшие в припухших веках  младенческие бельма. Не алые, нет. Он кивнул, показал свёрткам козла из согнутых пальцев, затем обернулся к Сигюн – та стояла, напряжённая и готовая ко всему, - и сказал:
- Хорошие парни. Локи приходил к тебе?
Лицо Сигюн чуть переменилось, и Тору не нужно было другого ответа.
- Скажи ему, когда увидишь снова, чтобы не дурил, - он помолчал и добавил неохотно, - Всеотец всё равно найдёт его, так пусть уж лучше Локи придёт сам. Нечего бояться, я не дам его в обиду.
У рта Сигюн легли складки, и она проговорила:
- Я передам, если выдастся случай. Не думаю, что это будет скоро.
Тор хмыкнул и снова поглядел на детей. Один из мальчишек раскрыл беззубый рот, выгнутый скобкой, и завопил так звонко и сердито, что и второй решил присоединиться. Сигюн дёрнулась к ним, но заставила себя остановиться, и Тор отступил на шаг.
- Как ты справляешься с обоими? – спросил он. Тут с постели послышался слабый звук, и Тор, поглядев на полузадёрнутый полог постели,  понял, что Сигюн не одна.
- Я взяла няньку, - подтвердила Сигюн, взяла обоих младенцев и унесла туда, где спала кормилица. Крик стих почти сразу, и Сигюн появилась снова. – Прости мне, благородный Тор, но…
- Да, - торопливо сказал Тор, глядя на растущие мокрые пятна на её груди. Странно было, зачем Сигюн потребовалась кормилица – может, дело тут было не в молоке, а в одиночестве? Женщине всегда легче, когда рядом есть кто-то, с кем можно хотя бы поговорить. – Да. Прости мне ещё раз, Сигюн.
Только оказавшись за дверью, он понял, что так и не спросил у женщины, что это за волшба, так похожая на ледяное дыхание ётунов, и ещё – что не узнал, каким Локи приходил к ней. Был ли он птицей или мухой? Впрочем, какая разница?
Пиры длились ещё несколько дней, и всё это время Тор старался не думать ни о чём, кроме насущных потребностей. Иначе было бы слишком тяжело развести по разным сторонам всю эту толпу людей, пикси, ётунов, цвергов, асов и снова людей. Один не помогал ему, разве что считать за помощь то, что Лафей показывался редко, и у Тора было чем заняться помимо мыслей о том, что это может значить.
Наступил и день, когда последняя повозка прокатилась по мосту, и в Асгарде вновь остались только те, кто жил в нём всегда, и Тор вздохнул с облегчением. Не нужно больше вести долгих разговоров, полных тайного раздражения и явных медоточивых восхвалений, нет больше нужды в том, чтобы следить за тем, чтобы какой-нибудь славный герой вроде Харальда не сцепился с ётуном из свиты Лафея, и более никакой пикси не примется по-птичьи щебетать Тору в лицо, возмущаясь тем, что ему посмели дать комнату с очагом, и в этом очаге, можете ли вы себе представить, лежали поленья, и на одном из них он, Пи-ньо-тирррль, нашёл рисунок, священный для его рода…
Ничего этого больше не было нужно. Тор был так рад этому, что даже известие о том, что Один уезжает в тот же день, что и Лафей, принял без должного гнева, тем более что Фригг ехала тоже, и ясно было, что отец не станет оскорблять её небрежением. Вдобавок и ехали они в разные стороны, и всё-таки у Тора было нехорошо на сердце. Хватило только увидеть, как отец стоит против Лафея, о чём-то негромко переговариваясь с ним, и как оба одновременно отворачиваются – Один к Слейпниру, Лафей – к ящеру, - и у Тора во рту стало сладко, как от перекисшего мёда, сладко и тошно, будто кто-то позвал его, а кто и куда – не понять. Он поспешил отвернуться и уйти к себе, и всё же невольно думал о том, что Локи, подозрительный и недоверчивый Локи, слишком поторопился с отчаянием. И сам он, Тор, оказался не умней. Что, в конце концов, стояло между ними? Ётунская кровь да прорицание давно истлевшей вёльвы? Если даже отец смог переступить через тысячи и тысячи смертей, через битвы и ненависть, через обман и вражду – неужели они оба не смогли бы переступить через всё, что случилось? Даже – Тор понимал это и стыдился безмерно, но солгать себе не мог, - даже через смерть Бальдра. В конце концов, великанша могла вправду быть великаншей, упёртой каменной женщиной, а вовсе не Локи. Но даже если Локи и впрямь был виноват, он ведь был не единственный такой. И сам Тор был виноват не меньше, и нужно было только встретиться, обняться, поговорить – и то, что удалось его отцу и Лафею, удастся и им.
Дни катились, звонкие и круглые, как золотые тавлеи, и каждый приносил ожидание, но не приносил вестей. Иногда приходили известия из Мидгарда, но всякий раз вполне утешительные, и хотя Тор не мог теперь бывать там так часто, как раньше, люди по-прежнему славили его. Теперь их дни не были так безоблачны, как раньше, оттого что память о наступившей зиме была свежа, и  даже в самый жаркий день приходилось думать о том, что мороз придёт снова и запасаться едой, одеждой, сухим деревом для очагов и всем прочим, что могло пригодиться в долгую зиму. Впрочем, не было сомнений в том, что в Мидгарде справятся и с этим. Знать бы ещё, справится ли Асгард с тем, что сам накликал на свою голову – избытком гордыни, излишком силы, чрезмерной роскошью и властью?
Тора пугали эти мысли – в основном тем, что они были не совсем его, - и он ждал, терпеливо и упорно ждал того дня, когда Локи поймёт всё то же, что понял он, и вернётся. И хорошо бы это случилось до того, как мудрые женщины из рода Фригг отыщут его по просьбе Всеотца, потому что Локи ненавидит проигрывать, и порой видит обиду даже там, где её нету…
Но Локи всё не возвращался, а идти и караулить его у Сигюн Тор не хотел, потому что Локи был ещё и мстителен, а за такое сорвал бы голову с плеч любому. Тор и сам бы поступил ровно так же.
Один вернулся в первый осенний день, по-летнему золотистый и зелёный, но уже чуть-чуть пахнущий разлукой. Тонкие паутинки летели, дрожа на ветру, их крошечные седоки отправлялись в далёкие странствия, и Тору отчаянно захотелось оставить удобную, но изрядно надоевшую комнату, отправиться куда глаза глядят – просто так, без обязательств и целей. Он уже почти решился так и сделать – не рухнул бы благой Асгард без своего царя за один день, - но услышал знакомое хриплое карканье и стук копыт.
В одну секунду Тор оказался на лестнице, крикнул на бегу, чтобы готовили пир, и прогрохотал вниз, навстречу отцу. Тот спешился, раскрыл Тору объятия и долго хлопал по спине.
- Ты долго, - сказал Тор, отодвинулся и оглядел отца с ног до головы. – Но выглядишь отдохнувшим. Самсей был к вам с матерью ласков?
- Так ласков, что её повозки еле ползут по дороге, - рассмеялся Один, указывая на блестящую вдалеке череду крошечных, будто игрушечных, повозок. – А уж как мы переправляли все дары её рода с острова на берег, даже и вспоминать не хочу.
Тор рассмеялся тоже, хотя и недоумевал, что за дары могли поднести самсейские колдуньи. Просоленные камни? Сушёную рыбу? Собственную немужскую мудрость?
Он решил, что это может подождать, и спросил о главном:
- Локи?
Ему не пришлось ни продолжать, ни томиться ожиданием ответа: отец едва заметно покачал головой, и блеск первого осеннего дня показался Тору тусклым.
- Не нашли? – коротко спросил он, пытаясь представить, как это возможно, чтобы самсейские ведьмы вместе с самой Фригг не сумели обнаружить хоть бы и песчинку на берегу океана.
Один вновь покачал головой и сказал негромко:
- Нашли. Он не вернётся, Тор. Слишком много обид, и слишком в нём много гордыни, в нашем Локи.
- Я не понимаю, - сказал Тор. Он вправду не понимал. – Почему? Он что, всё равно хочет погибели всему живому? Я не могу в это поверить.
- И правильно, - подтвердил Один, взял Слейпнира под уздцы и повёл за собой. – Я ездил туда не только за Локи, сын. Есть ведь и способы повторить прорицание, хоть это и сложно, и мне пришлось много просить у рода Фригг.
Тор плотнее запахнулся в плащ и спросил потрясённо:
- Но отчего раньше ты этого не сделал? Я думал, это вовсе невозможно.
Один пожевал губами и ответил без большой охоты:
- Женское колдовство. Оно всегда дороже, чем за него заплатишь. Мне пришлось бить в барабан, как цвергу, и хорошо ещё, что твоя мать этого не видала. Не говори никому.
Тор кивнул и попытался собрать воедино разбегающиеся мысли.
- Что же – та вёльва лгала? – он запустил пальцы в волосы, стараясь не надеяться зря. – Но ведь всё, что она говорила до сих пор, сбывалось?
- Фригг говорит, в её словах было не меньше лжи, чем правды, - ответил Один, - и что такова судьба любого прорицания, вырванного силой. Она и её род смогут добыть нам другое, но его придётся подождать.
Тор молча поднял брови, и Один объяснил:
- Когда одна из их женщин вздумает идти к Хель, она позовёт нас, тебя и меня, и вдохнёт священного дыма, и станет прорицать. Будь готов к тому, что это может случиться в любой миг, и не уезжай из Асгарда надолго, сын. Эти колдуньи все как одна еле дышат, хоть на вид и крепки.
Тор едва удержался от стона.
- Есть и хорошие вести, - будто уговаривая себя самого, добавил Один, - я ведь нашёл Локи. Он благополучен, но не вернётся. Ему скучно будет сидеть на троне, даже и в Ётунхейме, и он пожелал странствовать по мирам.
Тору сделалось худо. О таком он и подумать не мог – что Локи, имея возможность вернуться, попросту не захочет. И ведь верно, ему, неуёмному, было бы скучно быть просто царём, изо дня в день видеть одни и те же лица, делать одни и те же дела…
- Вот как, - сказал он, стараясь совладать с лицом. Один притронулся к его плечу и сказал утешающе:
- Когда-нибудь он всё равно устанет бродить, будто нищий, по мирам. И вспомнит о золотых башнях Асгарда, и о жене… и о тебе, Тор, он вспомнит тоже.
Тор кивнул, отворачиваясь, чтобы отец не мог заглянуть ему в лицо, и проговорил сдавленно:
- Не будет ли поздно ему возвращаться тогда?
И, поскольку отец молчал, ответил сам себе:
- Нет, вряд ли. Это ведь Локи.
И на том они закончили разговор, и Тор не ушёл к себе, как сделал бы прежде, а встретил мать и был с нею ласков, хоть и видел тень тревоги и боли в её глазах, и понимал, что так сильно мучит прекрасную Фригг. Нет ничего хуже ожидания, и в особенности когда не знаешь и не догадываешься, как долго оно продлится; Тор думал об этом, ложась вечером с Сиф, и знал, что не может поговорить об этом ни с ней, ни с кем другим, и что должен будет носить своё ожидание, будто украденную горячую лепёшку: ни вытащить, чтобы передохнуть от боли, ни съесть, пока кто-нибудь рядом.
Сиф пошевелилась во сне и коснулась его горячей рукой, и Тор вздрогнул и отодвинулся. Тени и отблески скользили по потолку их спальни, в них проступали лица, улыбки, бьющиеся на ветру листья и паруса, зыбь воды и снежные вихри. Локи говорил, что глядеть в эти тени опасно – можно увидать тень того, чего хочешь больше всего, и навсегда заболеть тоской и размышлениями. Впрочем, Тору нечего бояться, - так он говорил, - потому что у Тора есть всё, на что хватает его желаний, и даже несколько больше.
Сейчас в каждом движении теней Тору чудилась издёвка: сколько ни тянись за ними – не поймаешь. И этим они были похожи на Локи, переменчивого и непостоянного, вечно ускользающего, ушедшего надолго, если не навсегда.
Ну что же, - подумал Тор, стараясь если не уговорами, то хоть силой решения вынудить себя перестать упиваться тоской, - девять миров – не так уж много, и Локи однажды вернётся. Непременно вернётся… знать бы ещё, с чем.
Судьба была щедра к Тору, хоть он и не понимал этого, и подарила ему не только Асгард, жену, наследника, молот и самого знаменитого из богов в отцы, но отдала также и восемь лет почти спокойного царствования.
Ни единого дня из этих восьми лет не проходило без того, чтобы Тор так или иначе вспомнил о брате, ушедшем в странствия, и ни единого дня из этих спокойных, почти прежних, мирных и сытых лет могучий царь Асгарда не прожил в счастье.

Конец первой части.